Джефферсон - Жан-Клод Мурлева

– Происходит то, что ты у нас теперь звезда!

– Звезда? Давай-ка объясни все толком. Десять дней назад я был злодеем номер один, а теперь… И кстати, давно я здесь? И что у меня с головой? И какой сегодня день?

– Среда. Утро. Ты весь вчерашний день проспал. Попрошу улыбочку!

Жильбер нащелкал с десяток снимков, потом присел на край кровати.

– Ладно, рассказываю все по порядку. Ты на чем остановился? Я имею в виду, что последнее ты помнишь из того, что было в Вильбурге?

Джефферсон на несколько секунд напряг затуманенную память.

– Последнее, что я помню? Ну… я болтаюсь вниз головой над ванной, Фокс держит меня за ноги, а Мэкки прижимает к колену. У Фокса в руке нож, и…

Тут у него вырвался сдавленный писк – «и-и-и-и…» – и на глаза навернулись слезы. Не скоро забудешь такой кошмар! Жильбер приобнял его за плечи.

– Да уж, вовремя мы подоспели! Скажи спасибо Вальтеру Шмитту и всем остальным.

– Потом смутно помню, что лежу в ванне, а надо мной все ваши лица. А дальше ничего не помню…

Жильбер сумел развеселить его, описав в красках бесподобный штурм квартиры и взрывоопасный обратный путь с ним, Жильбером, за рулем. На родине их, заявившихся среди ночи в довольно жалком виде, встретили без особого энтузиазма, но с утра все так и закрутилось.

Псы-полицейские жестко взяли в оборот обоих людей. Те полдня сперва отпирались, потом сваливали вину друг на друга, но в конце концов раскололись, и теперь все знали правду. Господина Эдгара убил действительно Мэкки. Это подтверждалось отпечатками его пальцев на ножницах. В то утро он зашел в «Чик-чик» как обычный клиент и попросил господина Эдгара побрить его. Госпожа Кристиансен в это время уже спала под сушильным колпаком. Она ничего не видела и не слышала. Фокс стоял на стреме перед парикмахерской. Мэкки просто взял с подзеркальника ножницы и хладнокровно вонзил их в грудь господину Эдгару. Тот упал, даже не вскрикнув; госпожа Кристиансен не проснулась. К счастью для нее, надо сказать, потому что иначе и ей бы конец. Потом Мэкки запер дверь изнутри, чтобы какой-нибудь клиент не обнаружил труп раньше времени. После чего вылез в заднее окно, вскочил в машину вместе с сообщником и рванул оттуда на предельной скорости.

– Короче говоря, я оправдан? – сделал вывод Джефферсон.

– Мало сказать – оправдан! Ты герой, невинно пострадавший! Кстати, Кароль спрашивает, нельзя ли ей тебя навестить? Что ей сказать?

– Ну… лучше, наверно, подождать, пока уберут эту штуку у меня с головы. А это вообще что? От чего меня лечат?

Жильбер покатился со смеху.

– От чего лечат? Объясняю. У Фокса, должно быть, рука с ножом дернулась, когда мы вломились в хату, и он отхватил тебе ухо. Я его взял и в платочек завернул. Хорошенький такой шелковистый треугольничек, просто прелесть! Я хотел его сохранить, чтоб отдать тебе – ну, как сувенир. Но Кларисса оказалась хитрее. Здорово придумала. Положила твое ушко в термопакет со льдом, а здесь передала в больницу. И тебе его пришили. Вот!

Следующие несколько дней посетители к Джефферсону шли косяком. Прежде всего, конечно, члены семьи, и первой – его сестра Челси в той самой белой юбке с голубой блузкой, которую она одалживала ему, чтобы он наведался в город инкогнито.

Многие из Баллардо тоже захаживали – по двое, по трое. Вернувшись домой, они не разбежались в разные стороны и не потеряли друг друга из виду, как это обычно бывает с организованными группами. Совместно пережитые испытания сплотили их. При виде своего маленького товарища на больничной койке, обмотанного бинтами, все старались выразить ему свое участие. Ему нанесли столько подарков, что пришлось складывать их штабелями.

Журналисты осаждали Джефферсона, но он согласился принять только одного – того, что настаивал на презумпции невиновности и так и написал в своей статье. Это оказался молодой жеребчик с длинными волосами, забранными в конский хвост. Джефферсон усадил его у своей кровати и подробнейшим образом изложил ему всю историю, начиная с машины, которая чуть его не раздавила, и кончая захватом двух убийц. Осчастливленный таким изобилием материала, жеребчик только успевал записывать, время от времени массируя натруженное запястье.

Посреди интервью на тумбочке вдруг завибрировал мобильник Джефферсона. Тот извинился, протянул руку. Текстовое сообщение было из страны людей, но с незнакомого номера. Сам текст походил на шифровку: «Рыжая белка в фуражке удравшая в лес… надеется доехали хорошо… борьба продолжается… да здравствует жизнь».

Однажды под вечер, когда Джефферсон подремывал, к нему в палату кто-то постучался. Увидев в дверях Кароль, он порадовался, что еще утром с него сняли наконец эту толстенную обмотку. Пришитое правое ухо прихватывала только легкая повязка вокруг головы.

– Может, я некстати?

О нет, наоборот, очень даже кстати. Джефферсон приподнялся, сел, опираясь на подушки, и посмотрел на нее. В глазах ее еще таилась грусть, как ему показалось, но она была прелестна в своем парикмахерском халатике, а от ларингита осталось лишь досадное воспоминание.

Прежде всего он позаботился вернуть ей открытку господина Эдгара, которую она, следуя его указаниям, нашла в стенном шкафу.

– Простите, она немного обтрепалась, потому что я показывал ее всем Баллардо в подтверждение своих слов. И вообще все время носил с собой, как талисман, приносящий удачу.

– И талисман, похоже, помог?

– Да, помог. Все получилось, и это благодаря удаче!

– И мужеству тоже. Я ведь затем и пришла, чтобы вам это сказать. И поблагодарить.

Джефферсон порозовел от гордости.

– Хотите шоколадку? Мне их нанесли целую кучу. Угощайтесь.

Она взяла шоколадку и неторопливо развернула.

– И еще у меня хорошая новость. То есть, надеюсь, вы сочтете ее хорошей.

– Какая?

Кароль откусила кусочек, помолчала, катая его во рту, потом сказала:

– Вот какая: дядя предвидел, что с ним может случиться несчастье, так что давно уже написал завещание. Я и не знала. И представляете, он оставил мне в наследство «Чик-чик». Я колебалась, несколько дней думала и наконец решила согласиться. Остается уладить кое-какие формальности, и – опля! – добро пожаловать в парикмахерскую!

Звучало это бодро, но улыбка была страдальческая.

– Правильно! – воскликнул Джефферсон. – Вы только не грустите. Нужно, чтобы жизнь продолжалась! Господин Эдгар был бы рад.

– Да, я уверена. Только я хотела бы сменить название, чтобы начать новую страницу. Думаю, пусть будет «У Эдгара». И повешу в салоне красивый дядин портрет.

– По-моему, прекрасная идея! – согласился Джефферсон. – Мечтаю стать вашим первым клиентом. Хотя хорош клиент – с таким-то ухом…