Диагноз. Медицинские головоломки и человеческие судьбы - Лиза Сандерс

Бернстайн присел на корточки рядом с ней и негромко позвал по имени. Она приоткрыла глаза, но на него не посмотрела. Он спросил, как у нее дела. Пациентка пробормотала что-то вроде «нормально». Врач спросил:

– Вы можете рассказать мне, что с вами?

Никакого ответа.

– Вы знаете, почему находитесь здесь?

– Позвоните моим родителям, – вдруг сказала она.

– Так вы знаете, почему вы здесь? – переспросил он.

– Позвоните родителям.

Тут она начала давиться, словно пыталась еще что-то сказать, но собственное тело ей не позволяло.

Кататоническое возбуждение обычно наблюдается у людей, давно страдающих психическими заболеваниями. Ротенфлаш позвонил матери пациентки. В прошлом у нее отмечались психические отклонения? Никогда. Она была совершенно нормальной девушкой с обычными перепадами настроения. После рождения дочери у нее случилась послеродовая депрессия, но ничего похожего на то, что происходило сейчас.

Лечение бензодиазепинами по-прежнему не помогало. Двое психиатров попытались отыскать другие возможные причины ее симптомов. Бернстайн припомнил пациенток, которых лечил в прошлом от психозов, вызванных опухолью. Так называемый паранеопластический синдром может быть вызван субстанциями, которые вырабатывает опухоль, либо иммунной реакцией организма на нее.

До перевода в психиатрическое отделение невролог больницы выдвигал предположение о паранеопластическом синдроме, спровоцированном антителами к опухоли яичников – тератоме. Такие опухоли содержат целый ряд клеток – костей, кожи, мышц и различных внутренних органов. Но в редких случаях в них вырастают также мозговые клетки определенного типа. Они заставляют организм вырабатывать антитела, которые атакуют и разрушают этот тип клеток непосредственно в мозге. Невролог решил, что вряд ли женщина страдает от паранеопластического синдрома, потому что у нее не было характерных отклонений на энцефалограмме. Кроме того, повреждения мозга при паранеопластическом синдроме обычно видны на МРТ. МРТ пациентке сделали, но ничего не обнаружили.

Однако психиатры все-таки рассматривали возможность паранеопластического расстройства, спровоцированного тератомой. Многие подобные заболевания не оставляют следов на МРТ, как могло быть в случае с этой пациенткой. Кроме того, обычно они возникают у молодых женщин, то есть возраст ее подходил. Врачи назначили ей анализ на специфические антитела, указывающие на данное расстройство.

Через шесть дней результаты были готовы: у нее действительно оказался паранеопластический синдром, спровоцированный тератомой. На снимках КТ врачи заметили опухоль размером с орех у нее в яичнике.

Женщину перевели в хирургическое отделение больницы. Опухоль удалили, и количество антител начало снижаться. Однако выздоровление наступило очень нескоро. Восстановление клеток, поврежденных антителами, занимает длительное время. Она вернулась домой к матери – муж, лесоруб, работал вахтовым методом и не мог бросить работу и ухаживать за ней. Прошло шесть месяцев, но у женщины все еще сохранялись проблемы с памятью.

Бернстайна ее диагноз поразил. Тератома, оказывающая разрушительное действие на мозг, встречается редко, поэтому описали ее сравнительно недавно. О первых двух случаях психоза, вызванного тератомой, сообщили лишь 20 лет назад. Ее случай заставил его задуматься о двух других молодых женщинах, которых он лечил несколькими десятилетиями ранее и которые умерли от расстройства, начинавшегося как психоз. Что, если и их симптомы были спровоцированы антителами? В одном он теперь уверен: они с коллегой всегда будут держать в уме этот диагноз, если еще когда-нибудь встретятся со схожим случаем.

Другой человек

– И как тебе тут работается? Ничего? – прокричал мужчина средних лет, обращаясь к молоденькой медсестре в другом конце больничного кафетерия.

Девушка, объект его не слишком изощренных ухаживаний, проигнорировала эти слова. Сестра мужчины поморщилась. С каких пор брат начал вести себя так вызывающе? Он всегда был застенчивым и тихим. Она жила на другом побережье, в штате Вашингтон, и виделась с ним редко, а потому могла сказать, что он совершенно точно изменился.

Когда брату было около двадцати, у него начались проблемы с алкоголем. Но тогда, выпив, он становился еще тише. И даже в худшие времена всегда следил за собой и не позволял распускаться. В то утро она за-ехала за ним по пути из аэропорта, чтобы вместе отправиться в больницу к отцу, которому недавно сделали операцию. По пути из Сиэтла в Филадельфию у нее на веке вскочил ячмень, но брат выглядел куда хуже: издерганный, растрепанный, помятый. Он сказал, что только что принял душ, но верилось в это с трудом.

Пока отец выздоравливал, у нее было достаточно времени обсудить поведение брата с другими тремя сестрами и братом. Все обратили внимание на то, что он изменился – это так и бросалось в глаза. Он говорил какие-то нелепые вещи, притом всегда очень громко. Мог в любой момент отключиться и заснуть. И ничего не помнил. Одна из сестер сказала, что он, похоже, снова запил. Все закачали головами, соглашаясь.

Сам младший брат настаивал, что с ним все в порядке, хотя ему явно становилось хуже. Он больше не мог работать по специальности – кровельщиком. Он им не говорил, но его уволили потому, что он часто забывал о важных поручениях и в растерянности бродил по стройплощадке.

Через девять месяцев после того, как отцу сделали операцию, сестра, которая жила ближе всех, договорилась с братом о встрече за обедом. В то утро он ей позвонил, чтобы подтвердить дату и время. Потом еще раз. И еще. И еще. Наверное, раз десять. Когда же она приехала за ним на машине, брат был не одет и вообще не помнил об их планах – и о своих звонках. Она усадила его в машину и отвезла в отделение неотложной помощи. Объяснила врачам, что брат стал все забывать и очень сильно изменился как личность. У него взяли анализ крови и сделали КТ головы. Все оказалось в порядке. Ей посоветовали записать его к неврологу.

Сестра договорилась о консультации с доктором Адамом Вейнстейном, молодым специалистом из Центра неврологии в Филадельфии. «На этой встрече говорила в основном она», – отметил Вейнстейн. И вскоре доктор понял почему.

В смотровой брат сидел очень тихо. Он не помнил, как провел весь прошедший год. Сказал, что его уволили с работы, потому что он «не мог сосредоточиться». Дело было не в выпивке – он и капли в рот не брал уже пять лет. Лицо его, пока он говорил, не выражало никаких эмоций. На вопросы отвечал кратко, только «да» или «нет», как будто другие слова вылетели у него из головы. И хотя он помнил имя президента, он не мог сказать, какой сейчас год или хотя бы день недели.

Будучи неврологом, Вейнстейн часто сталкивался с пациентами с деменцией. В этом случае важно было выявить причины такой когнитивной дисфункции, чтобы обратить болезнь. Случай был нехарактерным, и в нем нужно было разобраться. Особенно странно было то, что мужчина был совсем не стар. Он решил проверить его на сифилис, витаминную недостаточность, проблемы со щитовидной железой и, поскольку пациент работал кровельщиком, на отравление тяжелыми металлами. Причина, какой бы она ни была, также могла затронуть мозг, поэтому врач назначил электроэнцефалограмму и МРТ – на случай, если на КТ чего-то не было видно.