Двор на Поварской - Екатерина Рождественская

– Может, это вас пока и спасло, – вздохнула Лидка. – Но то, что он теперь знает, где вы живете, плохо, очень плохо.

– Может, наоборот, неплохо, – сказал дед Яков. – Так близко, совсем рядом, они же понимают, что девочки не беспризорные, что семьи…

– Ох, папа, это его никогда не останавливало! Подумаешь, семьи! – Лидка обхватила голову руками.

– Столько всего о нем рассказывают, об изверге этом! – охнула Ида.

– Это ж надо, – охнула Лизавета. – Он же хуже фашиста! Хоть не тронул…

– Втроем были, вот что остановило, думаю все-таки, хотя теперь знает адрес… – тяжело вздохнула Поля.

Сидели, думали, позвали Милю с Мартой, больше никому сказать не решились. Марта, услышав, выпучила глаза и зарыдала – так знакома была ей эта ситуация.

– Что за рыдания, мать моя? – грозно спросила Поля. – Мы тут никого не провожаем, а думаем, что делать!

Марта высушила слезы и предложила:

– Может, отправить ее в Саратов?

– К кому? Не осталось никого там! Да и не дело это семью разбивать. Как ты себе это представляешь? Всех дворовых девок вывозить и прятать? – Поля сидела, чуть раскачиваясь, и сосредоточенно терла колени.

Думали, гадали, спорили и выработали смешные меры предосторожности: на этом опасном углу вообще никогда не появляться, в школу ходить, пересекая Садовую левее, мимо букинистического магазина – ничего, что дольше, зато надежнее, и самое главное – только втроем. Поодиночке было строго-настрого запрещено.

И снова начались бессонные ночи. В то время это была целая страна бессонных ночей. Лидка боялась заснуть – вдруг придут и тихо заберут Аллусю? Проберутся, закроют рот, чтоб не пикнула, и увезут в логово. Теперь для царских утех уже годится – вон какая красавица выросла!

А у Поли был свой план противостояния, самый действенный и самый проверенный, с ее точки зрения. Поскольку Берия – сатана, а в этом нельзя было и сомневаться, значит, с ним надо бороться старыми, можно сказать, древними проверенными средствами. Не первый сатана и не последний, авось справимся, думала она. Все для нее было очень просто и очень надежно: она молилась, сначала шептала, а потом писала молитвы на бумаге со своей конкретной просьбой в самом конце.

«О, Пресвятая Госпожа Владычица моя Богородица, Небесная Царица, спаси и избави грешную рабу Твою Аллу от всякой клеветы, от всякой беды и напасти и внезапной смерти.

Помилуй ее в дневных часах, во утренних и во всякое время. Сохрани ее стояще, сидяще, соблюди и на всяком пути ходяще. И в ночных часах спяще. Снабди, покрой, заступише и защити ее, Владычица Богородица от всех враг ее видимых и невидимых и от всякого злого обстояния и на всяком месте и на всякое время буди ей Мати Приблагая, необоримая стена и крепкое заступление всегда,

Ныне и присно и во веки веков, аминь».

Потом, чуть отступив от святых слов, она выводила своё, земное: «Господи, сбереги мне внучку, рабу божию Алену».

Она никогда не была многословна, ведь думала, что Бог не сверху, а во всем и внутри нее тоже – она же божья тварь, – что Он понимает, о чем речь, когда кто-то обращается к Нему с такой понятной просьбой – сберечь. Потом еще раз все внимательно перечитывала, чтобы не пропустить ни одной ошибки (это вообще было бы недопустимо – уж слишком высока инстанция, стыдно), потом тщательно, по-ученически, складывала листок и запечатывала для надежности поцелуем. Затем закладывала сложенную до букашечного размера записочку в потайной кармашек Аллусиной школьной формы и зашивала, чтоб ненароком не выпала. Делала это ночью, когда весь дом спал. Аллусе это знать совсем было не обязательно, проболталась бы Зинке, та – Наташке, Наташка – своей маме, и потом проблем не оберешься, затаскают по антирелигиозным собраниям. А так ходит девочка под охранной грамотой, и Поля спокойна. Раз в неделю, по воскресеньям, Поля переписывала молитву, иногда с новой лаконичной просьбой, иногда прося о том же, что и прошлый раз, для укрепления.

На следующей неделе обращалась уже к архангелу Михаилу, самому сильному защитнику от темных сил (ведь именно он дьявола в ад спровадил по Ветхому-то Завету, размышляла Поля). А кроме того, архангел Михаил и от вполне земных злодеев защищает, воров, насильников, убийц – как раз то, что требуется. Она сама себе была советчиком в этих вопросах, в то советское время не принято было по церквам ходить и вопросы задавать. Сама и решала, кому и как читать. А главное, верила точно, что бабушкина молитва самая что ни на есть сильная. Молитву архангелу Михаилу надо было читать каждый раз перед выходом из дома. Так разве Аллусю заставишь? Поля ей об этом и говорить не хотела. Пусть та в неведении ходит, иначе запротивилась бы, а это силу молитвы уймет, не надо. Поэтому каждый раз, как Аллуся выходила из дома, Поля читала сама:

«О, Господень Великий Архангеле Михаиле! Помоги рабе божей Алле и избави ея от труса, потопа, огня, меча и внезапной смерти, от великого зла, от врага льстивого, от бури поносимой, от лукавого избави нас навсегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Святой Архистратиг Божий Михаил, молниеносным мечом твоим отжени от рабы божьей Аллы духа лукавого, искушающего и томящего ея. Аминь».

Поля что-то путала, перевирая слова, читала пусть и не по-церковному, но мысль всегда доносила правильно: защити.

Потом во дворе (у Мили или у Марты) узнала, что в данном конкретном случае с девчонками, чтобы защитить их от ирода, надо молиться святителю Николаю Угоднику: он как раз девственные души оберегает, защищает от бесчестия и несчастий в пути – как раз то, что и было нужно. В общем, Поля с помощью молитв, иногда правильных, иногда придуманных, защищала любимую внучку с подругами как только могла, мощно и действенно, хотя об этом никто и не знал.

Пронесло. Вскоре не стало Сталина, потом расстреляли Берию. При обыске в особняке на Садовой, мимо которого девчонки сто раз проходили, нашли целую коллекцию разномастного женского и полудетского белья. А потом увидели останки тех, кому одежда та принадлежала, – стали рыть у его дома, прокладывая трубы или еще там что, открылось целое захоронение, говорят, косточка к косточке, не сосчитать. Во дворе узнали об этом от Равиля, родственница которого работала у Берии дворничихой. Вот она и рассказала все ему в ужасных подробностях, прежде чем уехать с глаз долой из Москвы и сгинуть неведомо где. Про девчонок, которые выходили из машины, испуганно оглядывая серый дом, и понимали, хоть и не до конца, что им предстоит, кто в слезах, кто опоенный до полусмерти, кто мамку звал, а кто и с улыбкой, радуясь обещанной косынке в подарок. А там как шло, иногда увозили домой на машине, иногда девчонки больше никогда не выходили, зайдя однажды. Поговаривали, дворничиха этого сама не видела, что в подвале стояла камнедробилка, которую использовали почти по назначению, только не камни дробили, а девичьи кости. А кого-то и просто так закапывали прямо на клумбе. Дворничиха никогда никого не спрашивала, отчего вдруг земля взрыта и куда за ночь однолетнички все пропали. Молча и плача сажала новые, знала, что это на могилки безвинно убиенных. Поля, как узнала тогда об этом, подошла к Аллусе, обняла крепко-крепко и долго не выпускала, прижавшись всем телом, передавая свое тепло, мысленно благодаря Бога, что она уцелела, что осталась живой и невредимой.