Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга I - Алексей Ракитин

тут же принёс протест и потребовал удалить данную фразу, как не отвечающую на вопрос. Логика обвинителя была понятна: во-первых, свидетельница делала заявление с чужих слов, а во-вторых, суд уже допрашивал работника, отвечавшего за освещение церкви в силу своих служебных обязанностей. То есть Дюррант мог получать какие угодно деньги за свой «интерес к электромонтажным работам», но это отнюдь не означало, что 3 апреля он должен был заниматься починкой газового светильника! Судья, впрочем, только махнул рукой, разрешая эту фразу оставить — объективно она ничем не помогала обвиняемому.

Изабелла Матильда Дюрант выступаетв суде в качестве свидетеля защиты.

Во время вечернего заседания допрос стал живее и напрямую затронул события 3 апреля. Мать признала, что Теодор вернулся из церкви к 17:45, он был бледен, чувствовал себя не очень хорошо, что, впрочем, не помешало ему отужинать. Изабелле Дюрант задавались вопросы об одежде сына — как об общем количестве костюмов, так и конкретном костюме, в котором Теодор уходил из дома утром 3 апреля. Затем этот костюм был представлен суду и его передали для осмотра членам жюри [в своём месте было отмечено, что на одежде обвиняемого ничего подозрительного обнаружено не было].

После заслушивания миссис Дюрант защита вызвала для дачи показаний сержанта полиции Сан-Франциско Чарльза Рэйнольдса (Charles L. Reynolds). Рэйнольдс был в числе тех, кто обыскивал церковь Святого Эммануила после обнаружения трупа Минни Уилльямс, именно Рэйнольдс столкнулся с тем, что дверь на колокольню была заблокирована, а её дверная ручка — отломана.

Защита хотела добиться от сержанта показаний о том, что на двери, ведущую на колокольню, имелись следы долота, а ящик с плотницким инструментом был найден в кабинете пастора Гибсона. Логический мостик между этими фактами перекидывался сам собою — раз долото находилось в кабинете пастора, стало быть, пастор им и пользовался!

Расчёт защиты однако не оправдался. Сержант спокойно объяснил, что во время обыска церкви кабинет пастора был всё время открыт — его похоже вообще не закрывали — и долото отыскал юноша по фамилии МакКриви (McCreevy). Молодой человек не служил в полиции, это был один из членов общины, помогавший при проведении обыска. Из слов сержанта можно было заключить, что любой человек мог зайти в кабинет Гибсона, взять из коробки нужный инструмент и использовать его для блокировки двери на лестницу.

Защита попыталась оспорить это суждение сержанта. В зал была принесена схема кабинета Гибсона с указанием расставленной мебели, но… в конечном итоге адвокату Джону Дикинсону пришлось согласиться с тем, что долото не являлось каким-то эксклюзивным инструментом. Им мог воспользоваться не только пастор Гибсон, но вообще всякий, вошедший в пустое здание.

Так что довод про ограниченный доступ к инструментам у защиты Дюранта не «выстрелил».

2 октября газеты разнесли комичное по своей сути сообщение о проживании в городе Стоктоне, расположенном в 100 км. восточнее Сан-Франциско, некоего молодого человека, чрезвычайно похожего на обвиняемого. Бедолага носил фамилию Льюис (Lewis) и не являлся родственником Дюранта, просто игра случая и законы биологии придали чертам его лица сильное сходство с подсудимым. Поначалу сие не доставляло ему никаких проблем и молодой человек даже не подозревал о данном феномене, однако во второй половине сентября несколько жителей Стоктона побывали на суде в Сан-Франциско и увидели на скамье подсудимых знакомое лицо.

Льюис проживал в пригороде Стоктона и каждый день приезжал в город на работу. В пследнюю декаду сентября его стали встречать недоуменные взгляды на перроне вокзала, через несколько дней странные люди стали следовать за молодым человеком по улицам. Льюис искренне не понимал причину такого интереса к своей персоне и поначалу думал, что причиной тому служит какой-то непорядок гардероба. Однако всякий раз одежда и обувь оказывались в надлежащием виде, а вот внимание зевак росло с каждым днём.

Наконец бедолага решил выяснить, что же необычного видят в нём окружающие и ему разъяснили причину прямо скажем необычного интереса. Льюис пытался было объяснить, что не является родственником Дюранта и не имеет к нему ни малейшего отношения, но эти детали никого не интересовали. Просто кто-то сказал, что он очень похож на жестокого убийцу и теперь все ходили смотреть на него, именно как на убийцу.

Наверное в ту эпоху отсутствия телевидения подобные встречи на улицах являлись своего рода развлечением, хотя сегодняшним жителям цивилизованной страны оно показалось бы, несомненно, немного странным.

Газетная публикация о Льюисе, молодом человеке, чрезвычайно схожим с Дюрантом, и иллюстрация к ней.

3 октября защита устроила довольно необычное шоу, вызвав для дачи показаний всех соучеников и преподавателей медицинской школы, которые могли бы видеть Теодора Дюранта во второй половине дня 3 апреля, т. е. в то самое время, когда по версии обвинения он ехал в обществе Бланш Ламонт в трамвае. Общее количество таких потенциальных свидетелей составляло 74 человека, в суд явились 58 из них. Каждый из явившихся был надлежащим образом допрошен и продолжалось всё это необычное действо почти 12 часов [средний темп составлял 5–6 человек в час].

Никто из допрошенных в суде свидетелй не подтвердил того, что видел Дюранта в медицинской школе после 13:30, даже доктор Чини, настаивавший на том, что обвиняемый посетил его лекцию по детскому питанию. Да, такой вот дуализм — я уверен, что подсудимый присутствовал на лекции, но этого не помню.

В конце этого изрядно подзатянувшегося и всем надоевшего действа, Дюрант попытался пошутить, воскрликнув: «Я готов свидетельствовать в свою защиту и подтвердить собственное присутствие на лекции», но шутку эту никто не поддержал, и адвокаты не вызвали его для дачи показаний.

Трудно отделаться от ощущения, что адвокаты умышленно не допускали Дюранта к даче показаний, понимая, что при перекрёстном допросе он с большой вероятностью попадёт в логические ловушки, расставленные обвинением. Вообще, чтобы успешно свидетельствовать в суде в собственную защиту следует соответствовать, как минимум, двум требованиям, а именно — принципиально не лгать и не быть самовлюбленным нарциссом. Если человек не соответствует этим условиям, ему лучше жевать, чем говорить, ибо умный и юридически образованный противник обязательно загонит его в логический тупик и раскроет ложь. Дюрант являлся нарциссом и притом нарциссом много навравшем, адвокаты прекрасно это понимали и пытались уговорить его не