Звезды царской эстрады - Коллектив авторов

«серпентария» размер снимка артиста зависел от его популярности. Кто-то виден хорошо, кто-то еще совсем мелок, как божья коровка. Там был молодой Чарли Чаплин, уже отмеченный звездой Holliwood, слева от него красовался Лоренс Оливье, а повыше (и покрупнее!) – Михаил Вавич.

В период с 1925 по 1929 год Михаил Иванович снялся в картинах: «Венера из Венеции», «Воинственный мужчина», «Корона лжи», «Два аравийских рыцаря», «Голубка», Groustark, «Моя официальная жена», «Отель “Империал”», «Таинственный остров» и др.

М. Вавич. Кадр из фильма «Венера из Венеции». США, 1925

В Голливуде Вавич стал президентом Русско-американского артистического клуба. «В клубе было больше двадцати артистов и хороший балалаечный оркестр из девяти музыкантов. Ставили программу два раза в неделю – по средам и субботам, – вспоминает очевидец событий казак, мастер джигитовки и танцор Г. А. Солодухин в раритетном издании “Джигитовка казаков по белу свету”. – К нам в клуб приходили студийные тузы, продюсеры, режиссеры и экранные звезды. Через студийных тузов нам, клубным артистам, перепадало работать на съемках статистами. Жилось нам в то время, можно сказать, неплохо, несмотря на большую безработицу в Америке – около пятнадцати миллионов человек».

Энциклопедия «Русские в Северной Америке» в статье о Михаиле Вавиче, не давая пояснений, приводит наряду с упомянутым выше следующий факты его биографии: «М. И. Вавич – церковный деятель». Оказывается, на собственные средства артист выстроил русский храм в Калифорнии.

Летом 1929 года Вавич посетил Европу и побывал в Риге, где проживала его родная сестра – Варвара. Он поразил всех, знавших его раньше, своим цветущим и бодрым видом. Это был все тот же молодой и порывистый Вавич, которого так хорошо знали его друзья по России. Только в облике его появился новый «деловой налет», как след пятилетнего пребывания артиста в Америке.

В Риге Вавич пробыл всего несколько часов, находясь проездом в Ревель, где жил его брат Григорий с супругой Марией и дочкой Татьяной: Григорий работал торгпредом России в буржуазной Эстонии. «Звездный» родственник рассказывал тогда много интересного о Голливуде и о своей деятельности в нем, о совместной работе с Дугласом Фэрбенксом и другими знаменитостями. Перед поездкой он только-только подписал контракт на четыре года с крупной американской фирмой «Юнайтед артист». Будучи религиозен, Вавич не был ханжой. Он любил жизнь, и она отвечала ему полной взаимностью. Было всё – дом, сад, гараж, в котором, поверьте, был недурной выбор авто… Но не было детей. Поэтому он как родную любил дочку брата Григория маленькую Таню. Именно ей он и завещал все свое состояние.

В 1937 году родного брата Михаила Вавича Григория сослали в лагеря, откуда он вышел только в 1943 году и практически сразу умер, не перенеся воспаления легких. Перед этим, еще в 1930-м, его жену Марию с маленькой дочкой Таней вызвали в НКВД и заставили подписать дарственную на всё наследство Михаила Вавича в пользу советского государства.

Но главное наследство – любовь и память о себе – он подарил и своим родным, и многим поклонникам. Вавич умер скоропостижно. Смерть настигла его в зените – в разгар новых съемок. Только что прошли пробы на роль президента Гувера. Это был 25-й его фильм в Голливуде!

«“Веселящийся король” опереточной сцены Миша Вавич умер от сердечного приступа… Накануне он ужинал в компании друзей. Был весел, смеялся, пел, как всегда. Но уже утром – 5 октября 1930 года – он почувствовал себя плохо.

Однако вывел из гаража свой “Паккард” и поехал в церковь.

В церкви ему стало хуже, и он попросил своего друга пианиста Темкина поехать вместе за город – освежиться…

Вавич сидел за рулем и говорил о том, что на воздухе ему значительно лучше…

Вдруг машина метнулась по кривой и встала. Рука Вавича лежала на ручке тормоза, но сам он уже не дышал… Русская колония Голливуда осиротела», – сообщал газетный некролог.

Из газеты «Сегодня», Рига, октябрь 1930 года:

«…Вавич не пренебрегал никем, относился к товарищам без малейшего фанфаронства, никогда ничем не обнаруживая своего превосходства, не только словом, отношением, но и делом помогая всем, чем мог…

…Красивый, изящный и темпераментный, он верил в свое дело не только верой профессионала. Ему не нужен был антураж сцены – рампа, грим и кулисы, чтобы зажечься восторгом актерского вдохновения…

…Грациозная фигура, красивое лицо, с милым, ласковым выражением, – лицо талантливого опереточного артиста, весельчака, шутника, общего дружка, и с этим образом не вяжется только одно представление – о смерти».

Эта весть застала Юрия Морфесси в Латвии, во время гастрольного турне по странам Прибалтики. Певец расстроился, но предаваться «грусти и тоске безысходной» было не в характере Баяна, к тому же в Белграде его ждала молодая возлюбленная… Впрочем, не будем спешить и вернемся к Юрию Морфесси, покинутому нами в канун больших перемен.

Глава IX

БОЛЬШЕВИСТСКИЕ ПРИВИЛЕГИИ АРТИСТАМ. ПЕРЕЕЗД ИЗ ПЕТЕРБУРГА В КИЕВ. БЕГСТВО ИЗ САМОСТИЙНОЙ УКРАИНЫ В ОДЕССУ. Я – КОМЕНДАНТ ГРЕЧЕСКОГО ПОЕЗДА

В одной из предыдущих глав я коснулся начала большевизма в Петербурге. Было ужасно, хотя этот ужас мы, артисты, ощущали в меньшей мере, нежели вся остальная буржуазия. На первых порах советская власть кокетничала с нами и осыпала исключительными привилегиями… с ее точки зрения. Эти привилегии сводились к тому, что нас не расстреливали и в то время, как все население голодало, мы, вдоволь покривлявшись в каком-нибудь театре перед красноармейским и комиссарским хамьем, получали за это немного муки и немного сахару.

Вначале еще кое-как перебивались частные театры и театрики. Один из таких театриков работал на Невском. Это было небольшое помещение под кинематографом «Паризиана». А в этом театрике работал я. Пою что-то механически и по обязанности – куда девались прежние настроения и подъем, – и обозреваю почтеннейшую публику. Вижу, развалился в первом ряду матрос Гвардейского экипажа с чемоданчиком на коленях. А когда я кончил свой номер, этот же самый матрос с этим же самым чемоданчиком ввалился ко мне в уборную и всю ее заполнил своей громадной фигурой.

– А и здорово же поете вы, товарищ Морфесси! Так здорово, даже выпить охота с вами!

– Пить нечего, – угрюмо ответил я.

– Как нечего? А что это? – хлопнул он своей лапищей по чемоданчику. Там оказалось две бутылки шампанского «Монополь» и еще какие-то ликеры.

Все это и было нами выпито тут же в уборной.

Давно я не пил ни того, ни другого. Вообще, когда терпишь лишения, развивается какая-то животная жажда