Звезды царской эстрады - Коллектив авторов

После многих часов томительного ожидания тронулись в путь навстречу самой жуткой неизвестности. Никто ничего толком не знал, но слухи были один другого мрачнее. Говорили, что где-то южнее Махно со своими бандами овладел целым рядом станций, грабит поезда и выводит в расход всех тех, у кого мало-мальски буржуазный или семитский облик. Все остальные сенсации в таком же неутешительном духе.

Иногда это скопление безотрадных туч пронизывал яркий луч солнца: говорили, что французы, высадившиеся в Одессе, быстро движутся на север и восстанавливают порядок всюду около железной дороги. Питаясь этими слухами и запасами провизии Змиевского, мы продвигались вперед, хотя и задерживаемые на станциях: то не хватало паровозов, то не хватало машинистов. Чаще же были паровозы и машинисты, но машинистов приходилось задабривать и умасливать. Они получали тысячу-другую карбованцев и, милостиво поднявшись на паровоз, через пять-шесть часов передавали нас очередному машинисту, получавшему очередную порцию гетманских карбованцев. Так через двое суток без особенных приключений оказались мы на подступах к Одессе.

…И вот мы под сводами знакомого мне вокзала, такого нарядного и шумного в обычное время. А теперь – пустота, мрак, безмолвие… Почти все те, кого я привез, кинулись врассыпную, второпях забыв даже поблагодарить меня. Как-никак многим из них я помог сохранить голову на плечах.

Вот я один тащу свои чемоданы – о носильщиках нечего было и мечтать, – кое-как нахожу извозчика и еду по темным, вымершим улицам Одессы. Еду в родную семью, к моим сестре и брату, от которых был отрезан в годы войны и революции. И вспоминалась Одесса детских и юношеских лет, и такой казалась неприветливой и чуждой эта другая Одесса, переходившая из рук в руки и только что занятая французским экспедиционным корпусом. Надолго ли?..

Глава X

ЯРОСЛАВСКОЕ ВОССТАНИЕ. ОПЕРЕТОЧНАЯ ПРИМАДОННА БАРКОВСКАЯ, ПРЕМЬЕР ЗАЙОНЧКОВСКИЙ, АРТИСТ ЮРЬЕВСКИЙ И ПОЛКОВНИК ПЕРХУРОВ. ДВУХДНЕВНЫЙ АД

Я хочу рассказать о событии, в водоворот которого я был брошен слепым случаем, которое пережил во всех его потрясающих ужасах и которого вряд ли многим из нашей эмигрантской среды привелось быть свидетелем.

Событие это – знаменитое Ярославское восстание[18].

Прежде чем описывать его, замечу одно: Ярославское восстание – наглядный и поучительный пример того, что могла сделать в борьбе с большевиками маленькая горсточка отважных бойцов, почти без артиллерии 22 дня выдерживавшая осаду громадных красноармейских скопищ с десятками батарей легких и тяжелых орудий. Если бы таких восстаний, как ярославское, вспыхнуло одновременно хотя бы десяток в других городах России, неокрепшая советская власть растерялась бы окончательно и белые без особенных усилий свернули бы ей шею. Но в том-то и трагедия, что Ярославль, никем не поддержанный, был сломлен после трехнедельного героического сопротивления!

Начну по порядку.

В Петербурге сидеть и бездействовать было и противно, и голодно. И, кроме того, хотелось почувствовать себя опять человеком сцены, артистом. Я задумал дать ряд концертов в провинции, в приволжских городах, куда большевизм еще не успел докатиться во всей своей столичной мерзостности. Сопровождали меня танцовщица Кожухова, пианист и управляющий, он же казначей и кассир.

Первым этапом наметили древний Ярославль с его такими же древними восьмьюдесятью храмами.

Ярославль. Биржа и гостиница «Бристоль»

В нашем вагоне было много каких-то мужчин. Хотя они пробовали походить на самых обыкновенных пассажиров, но невольно угадывалась между ними какая-то конспиративность. В дороге я не придавал этому никакого значения, но уже на месте, в Ярославле, выяснилось, что все мои спутники были повстанческим ядром, спешившим «на работу».

Остановились мы в гостинице «Бристоль». Вначале всё было тихо и мирно, и даже красное начальство держало себя довольно прилично, насколько вообще это слово может вязаться с оголтелой советчиной. Мой управляющий уже снял на два концерта Волковский театр, названный так в честь первого русского актера.

Ближайшая ночь решительно ничего не предвещала, и мы безмятежно улеглись спать по своим номерам. Но далеко не безмятежно было наше пробуждение: мы повскакали с постелей от стрельбы, яростного крика, шума и гама.

Через улицу от нашего «Бристоля» помещались красные пулеметные части, и вот именно этим зданием в первую голову хотели овладеть повстанцы, и овладели, взяв двести пулеметов, что дало им возможность сделаться хозяевами положения и в городе, и на подступах к нему. Надо ли говорить, что весь остаток ночи был полон тревоги и кровавых событий. Белые победители расправились с комиссарами и коммунистами и густо ощетинивали пулеметами старинные ярославские стены и башни…

В «Бристоле» имел жительство видный местный комиссар не то Нахимсон, не то Натансон. Его арестовал и увел повстанческий патруль, а через полчаса он был расстрелян.

…Бристольская челядь все время держала себя вызывающе, немилосердно хамила и грозила нам всевозможными карами, как только вернется «законная народная» власть. Эта плебейская наглость отравляла нам жизнь. Но челядь в конце концов получила заслуженный «урок» и внешне смирилась, запрятав поглубже свою ненависть и злобу… Этот «урок» заключался в следующем: в «Бристоле» неожиданно появилась молодая, красивая дама в офицерской форме и с револьвером у пояса. Выстроив весь штат прислуги и пройдя по «фронту», она заявила, хлопнув по кобуре с увесистым наганом:

– Послушайте, вы! Если на кого-нибудь из вас поступит хоть малейшая жалоба, я сама с ним расправлюсь! Помните это и будьте примерными слугами для тех, кто оплачивает вашу работу!

Челядь моментально притихла и до прихода красных была прямо шелковая…

Кто же эта интересная дама с офицерскими погонами? Она оказалась примадонной опереточной труппы Барковской, еще до нас выступавшей в Ярославле.

Мало того, премьер труппы Зайончковский и артист Юрьевский были главными участниками переворота. Душою же всего был полковник Перхуров, ставший исторической личностью. Благодаря его энергии, отваге и организаторским способностям Ярославль оказал беспримерное сопротивление громадным советским силам, стянутым из Петербурга, Москвы и из других центров.

Ярославская эпопея ждет еще своего летописца. Но и мои беглые впечатления воссоздадут картину исключительную.

Кромешные дни наступили, когда Ярославль, зажатый в кольцо болыпевицких полчищ, подвергся артиллерийскому обстрелу, денно и нощно долбившему по городу. Весь Ярославль был в огне, и, я думаю, пожар Москвы – бледное отражение того, что мы наблюдали в этом приволжском городе русских святынь…

Население дни и ночи проводило в подвалах и погребах. Я этого не делал, не в силу какой-нибудь необычайной храбрости, а потому, что верил в судьбу. Как и куда ни прячься, того, что назначено тебе, – не избежишь. Мой восточный фатализм,