Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

Точно так же английское влияние в Бухаресте противодействует соглашению нашему с Румынией относительно передачи ей Добруджи. Когэлничану, подстрекаемый английскими дипломатическими агентами, не подается ни на какие уступки; дело тянется в диалектических препирательствах. Сегодня перед обедом Гирс явился ко мне вместе с генералом князем Гикой (румынским уполномоченным в Петербурге), чтобы общими силами прийти к какому-нибудь соглашению. Я старался вразумить князя, говоря, что мы, передавая Румынии Добруджу, ничего другого не хотим, как только сохранить сообщения нашим войскам, остающимся в Турции в силу Берлинского трактата; что при этом никаких задних мыслей у нас нет; но что, с другой стороны, мы не можем согласиться на предлагаемую румынскими дипломатами редакцию потому именно, что она может дать повод к новым пререканиям и недоразумениям. После долгих споров князь Гика редактировал, под диктовку Гирса, проект обоюдного заявления в таких общих и эластичных выражениях, что, кажется, и румынские дипломаты должны бы вполне удовольствоваться. Увидим, не выдумают ли они новых изворотов.

На днях получено известие о покушении на жизнь итальянского короля в Неаполе. Король Гумберт отделался легкой раной; но министр Кайроли, кажется, ранен довольно тяжело. Сегодня же телеграмма извещает о взрыве бомбы Орсини[37], брошенной среди толпы народа, собравшейся на одной из площадей Флоренции в виде сочувственной королю демонстрации.

9 ноября. Четверг. После моего доклада было у государя совещание в присутствии князя Дондукова. По всем вопросам относительно дел Северной и Южной Болгарии даны ему указания. Шла между прочим речь и о кандидате на княжеской престол; но вопрос этот не разрешен категорически. Заметно, что государь склоняется к принцу Баттенбергу, тому самому, который участвовал в прошлогоднем походе и находился бóльшую часть времени при Императорской главной квартире. Но, по словам князя Дондукова, этот выбор был бы принят болгарами несочувственно. Во всяком случае, болгарам положено объявить заранее, что не будет допущен выбор никого из русских подданных.

Кроме совещания собственно по болгарским делам, обсуждался и общий вопрос о дальнейшем ведении дела в отношении Порты. Вследствие полученных от графа Шувалова сведений о настроении графа Андраши необходимо теперь дать положительные указания князю Лобанову и Новикову. Решено категорически заявить Порте, что армия наша снова начнет обратное движение не иначе, как при двух условиях: по заключении предъявленного Порте мирного договора и по передаче Подгорицы черногорцам. Что же касается обеспечения участи христианского населения, остающегося под властью Порты, то, по моему предложению, решено не ставить этот сложный вопрос в число условий, от которых зависит отвод нашей армии, а просто объявить Порте, что если она ничего не сделает для успокоения христианского населения и тем побудит его к переселению вместе с нашей армией в пределы Болгарии, то мы вынуждены будем озаботиться исключительно водворением этой массы переселенцев и воспротивимся возвращению в Болгарию (северную и южную) мусульманских беженцев.

Между завтраком и обедом всё ливадийское общество было приглашено на прощальный праздник в гвардейской конвойной роте по случаю отправления ее в Петербург. Государь и императрица также приехали взглянуть на приготовленные на плацу казармы несколько сцен, разыгранных солдатами. После этой забавы офицеры роты угощали гостей в павильоне. К обеду они все были приглашены во дворец, и государь обедал за общим столом.

Во время обеда пришла телеграмма о том, что Англия, не получив от афганского эмира в назначенный срок ответа на посланный ему ультиматум, решила объявить ему войну и начать военные действия.

20 ноября. Понедельник. Москва. В течение последней недели пребывания в Крыму не произошло в политике ничего примечательного. Продолжалась прежняя игра в жмурки: князь Лобанов безуспешно домогается заключения с Портой окончательного мирного договора; Англия продолжает через Лейярда подстрекать турок к сопротивлению; Австро-Венгрия продолжает вести двуличную игру ради неловкого положения графа Андраши перед венгерским сеймом и делегациями. Одно ново: с румынами наконец добились соглашения относительно Добруджи, хотя и тут мы должны были удовольствоваться обменом нотами, составленными в самых общих, неопределенных выражениях, и, положившись на авось, впустить в Добруджу румынские войска и румынские власти. Войска их, в присутствии самого князя Карла, перешли на правую сторону Дуная 14, 15 и 16 ноября.

17 ноября, в пятницу, государь выехал из Ливадии сухопутно, через Алушту в Симферополь. Часть свиты отправилась морем через Севастополь. Я проехал в первый раз по живописной дороге через Алушту. Императрица осталась еще на некоторое время в Ливадии. Моя семья также проживет еще несколько недель в Симеизе, пользуясь восхитительною осенью.

19-го числа, в воскресенье, приехали мы вечером в Белокаменную. Встреча была, как всегда, восторженная. Сегодня утром происходили обычный большой выход во дворце и шествие по соборам, а потом государь ездил по разным заведениям и между прочими посетил 1-ю и 2-ю военные гимназии, в которых я встретил его величество. После того заезжал я в 4-ю военную гимназию, Юнкерское училище и учительскую семинарию военного ведомства. Разъезды эти заняли всё утро; во дворце был большой обед, а вечером раут у генерал-губернатора князя Долгорукова. Везде толпы народа, несмотря на слякоть и сырую погоду. [Москва остается всё та же.]

Завтра назначен смотр войскам Московского гарнизона, а после обеда – от города офицерам и солдатам в Манеже (Экзерциргаузе).

Раут в Москве есть для меня одно из самых тяжких испытаний. Встречаю сотни лиц, которые должен знать и которых не узнаю. Каждому надобно что-нибудь сказать, и приходится изобретать фразы без содержания. Бывают, конечно, и весьма неловкие qui рго quo.

25 ноября. Суббота. Петербург. С прибытия в Петербург утром 22-го числа снова потекла тяжелая моя петербургская официальная жизнь. В первый же день объехал я все дворцы, а вечером [пришлось ехать опять] встречал на станции железной дороги фельдмаршала великого князя Михаила Николаевича с семейством. В тот же вечер пушечные выстрелы с крепости возвестили городу рождение нового великого князя – Михаила Александровича.

В четверг после доклада моего был смотр всем войскам Петербургского гарнизона и затем большой завтрак у принца Петра Георгиевича Ольденбургского.

В пятницу съезд в Зимний дворец на молебствие по случаю новорожденного великого князя; затем визиты.

Наконец, сегодня после доклада была опять церемония прибивки георгиевских знамен, вновь пожалованных некоторым частям гвардии. Впереди предстоит еще такой же ряд ежедневных торжеств, церемоний и выездов. При таком образе жизни дела отходят на второй план; не успеваешь даже справляться с обычными текущими занятиями. Наши общие доклады с Гирсом, в четверг и сегодня, были крайне спешны и коротки; а между тем политика идет своим ходом. В Лондоне открылись заседания парламента; в Константинополе перемена правительства. Еще не знаем, какое направление примут дела в Лондоне и Константинополе. При новых объяснениях графа Шувалова с маркизом Солсбери и графом Биконсфильдом, английские министры были необычно кротки и любезны, так что граф Шувалов даже убоялся, не готовят ли они нам какую-нибудь ловушку, новый сюрприз. Перемена же турецкого правительства во всяком случае вновь затормозит начатые князем Лобановым переговоры с Савфетом.