К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

теме, если конкретнее — моей родной Тоскане, что стало для меня приятным сюрпризом. Сначала арии Паизиелло исполнял певец Гара, уже мне известный, а вторила ему модная в нынешнее время певица мадам Вальбонн. Едва умолкли их голоса, на сцене, будто в театре, зашуршал и приподнялся шелковый занавес, и перед восхищенными зрителями предстала главная площадь Флоренции — площадь Синьории, воссозданная благодаря богатым декорациям очень точно и пышно. Можно было увидеть герцогский дворец, фонтан искрящейся воды и жителей Тосканы, играющих, поющих и танцующих под божественные флорентийские мелодии.

Конечно, это все были актеры из Французской комедии и театра Фейдо, но костюмы их были такими яркими и достоверными, танцевали они так зажигательно, а гитары и мандолины в руках музыкантов звучали настолько пылко, что первые же звуки тарантеллы в их исполнении всколыхнули целую бурю в моей душе. Тысячи воспоминаний пронеслись перед глазами: наши деревенские пляски под звездным тосканским небом, невообразимой красоты пейзажи вокруг моей деревни — безбрежное голубое море, громадные южные сосны, чьи исполинские силуэты так рельефно выделялись на фоне закатного солнца, маковые луга и сочные травы мареммы[25], поросшие виноградниками холмы, уходящие вдаль кипарисы… Взволнованная, я почувствовала, что задышала чаще, слезы невольно навернулись мне на глаза, — честное слово, если б это было прилично, я бы сама охотно поучаствовала в тарантелле! «Так вот о каком сюрпризе говорил Талейран, — подумала я, и мое сердце наполнилось теплым чувством к министру. — Я не слышала этих мелодий столько лет!»

Флорентийскими мотивами изобиловал и сад. Загородный дворец Нейи Талейран арендовал у банкиров Депре и Валленберга и совершенно его преобразил: здание с высокими окнами и внушительной колоннадой вдоль фасада, очаровательное во всякое время, в этот вечер превратилось в место волшебства, напоминающее не только о Тоскане, но и о роскоши «Тысячи и одной ночи». Дворец и парк были пронизаны иллюминацией самых разных оттенков. Повсюду взрывались иллюминационные бомбы, вспыхивали разноцветные выстрелы, бенгальские огни всех форм; били из-под земли струи огненных фонтанов. Меж вековых дубов, видевших еще прежнего владельца замка, графа д’Аржансона, военного секретаря Людовика XV, поднимались колоннады из фейерверков, пылали триумфальные арки и шипели огнем миниатюрные бутафорские дворцы. Десятки прелестных девушек, наряженных, по тосканскому обычаю, в белые рубашки и черные юбки с голубыми передниками, с волосами, убранными алыми лентами, встречали гостей на мраморной террасе и вручали каждой приезжающей даме душистый букет из цветов померанца.

Вечер был очень теплый, и столы были сервированы не только в комнатах, но и в саду, в окружении цветущих апельсиновых деревьев в кадках. Деревья испускали умопомрачительный аромат, а в крону каждого был вплетено множество миниатюрных зеркал. Они ловили все блики огненного танца в парке и возвращали их в кущи сада тысячами алых, золотых, рубиновых отблесков.

Это было незабываемое зрелище. Я посетила в прежние времена некоторое количество версальских балов, однако они были, несмотря на великолепие, уже скованы экономией, в которой нуждалось тогда королевство. Сейчас, положа руку на сердце, я могла бы признать, что никогда не видела ничего подобного, и Талейран превзошел сам себя.

Я сказала ему об этом, когда снова встретилась с ним в вестибюле после концерта. Находясь все еще под впечатлением от тосканской музыки и танцев, взволнованная, с глазами, в которых блестели слезы, я могла бы обнять и расцеловать его в этот миг, если б это хоть немного допускалось приличиями.

— Благодарю вас, мой друг! Уже очень давно я не слушала ничего более сладостного!

— О, дым отечества, — произнес он, поднося мою руку, затянутую в белую перчатку, к губам, и не спуская с меня очарованного взгляда. — Я понимаю вас, мадам. Примерно на такое впечатление я и рассчитывал. Однако я должен благодарить вас куда больше, потому что вы стали истинным украшением моего бала. На вас устремлены все взгляды.

Это была в какой-то мере правда: благодаря стараниям Шарбонье и Леруа с меня действительно не сводила взоров добрая половина приглашенных. Яркое платье вписалось в южную атмосферу приема. Я держалась грациозно, следя за изяществом каждого движения, и если внимание старого дворянства, присутствовавшего на балу, можно было объяснить интересом давних знакомых, повстречавших версальскую подругу, то вторая часть публики, состоявшая из нынешней военной элиты, ловила мои жесты и оценивала мое поведение с плохо скрытой завистью и жадным желанием подражать.

Морис приподнял бровь:

— Видите? Наконец-то я нашел для них учительницу.

Я засмеялась:

— Не знаю, насколько это лестно — быть воспитателем хороших манер, однако не для такой же пустячной цели вы устроили подобное великолепие? Это все равно что стрелять из пушки по воробьям, вам такое не свойственно, милый друг.

— Хорошо подмечено. Впрочем, мадам, я говорил вам, что прием устроен в честь первого консула.

— Который отсутствует, — закончила я. — Италия — это ведь та тема, которую далеко не только я должна оценить, не так ли? Талейран кивнул, элегантно открывая табакерку:

— Разумеется. Близится война за Италию. Бонапарту нужно будет доказать, что он имеет на нее права. Я предложил ему сегодня театральную Италию, Италию в миниатюре, и ему понравится это зрелище, уверяю вас.

— Но ведь он даже не явился. Уже десятый час, бал вот-вот начнется.

Министр успокоил меня:

— Положитесь на мое знание натуры первого консула. Этого бала он не пропустит. Да он на всякий прием приходит поздно, это естественно для правителя.

— Для правителя? — повторила я медленно и удивленно.

— Именно так. Не стоит кричать об этом на всех углах, но именно он сейчас властелин Франции. — Чуть искривив губы в презрительной гримасе, он кивнул в сторону двух других консулов, Дюко и Камбасереса: — Видите? Hic, haec, hoc[26] — так я называю нынешний властный триумвират. У вас живой ум, мадам, разберите сами, кто из них hic[27].

Я засмеялась. Замечание Мориса было необыкновенно точным. Дюко можно было бы назвать «оно» — таким ничтожным он казался, что касается толстого Камбасереса, которого окружали слухи об его противоестественных склонностях (сей бывший юрист из Монпелье действительно не имел семьи и держался на безопасном расстоянии от женщин), то он вполне подпадал под определение «она». Ясное дело, что из тройки консулов на звание властелина мог претендовать только Бонапарт.

Не желая до конца соглашаться с Талейраном, я возразила:

— Доказать права на Италию будет не так-то легко даже для того, кого вы называете hic. Талейран улыбнулся, явно не собираясь продолжать спор.

— Позвольте мне проводить вас к нашим старым знакомым. Первым танцем будет вальс, и поскольку меня Бог лишил возможности танцевать, я