Псалом бурь и тишины - Розанна А. Браун

земле, ее серебряные локоны растрепались и упали ему на лицо.

– Ты не превзошел меня в борьбе не на жизнь, а на смерть, следовательно, ты не будешь сопровождать меня в путешествии. – Принцесса замолчала, на ее лице возникло нечастое для нее выражение растерянности. Она с удивлением смотрела на него. Всю схватку он ощущал горячий ток крови в самом неподходящем месте, но она только сейчас поняла, что они пересекли какую-то линию, за которую уже нельзя отступить.

– Что с тобой такое? – спросила она. С силой большей, чем Фарид рассчитывал, он отшвырнул принцессу от себя.

– Я же сказал, что не хочу играть!

Ханане ударилась головой о сухую тропинку. Она не двигалась, и Фарид с Кариной бросились к ней. И увидели красное пятно, расплывавшееся ниже живота на ее платье. Фарид уже знал, что у женщин бывают месячные. Он правильно понял появление кровавого пятна как очередной шаг Ханане по неизбежному пути взросления.

Однако Карина ничего про это не знала. Глаза ее наполнились слезами.

– Ты ее убил!

Она зарыдала, и вокруг них, ударяя их по щекам и рукам, закружился смерч. Ханане вскочила с земли и попыталась успокоить сестру, но это не помогло. Ветер выл, листва деревьев шумела, в воздухе образовались градины и вплелись во вращающийся воздушный поток. Глубоко внутри мальчика вспыхнула яркая искра, о существовании которой он раньше не знал. В сад прибежала царица. От нее – Фарид почувствовал это в первый раз в жизни – исходили волны силы.

– Карина, хватит, – сказала она, но от ее слов вихрь только закружился быстрее. Смерч утих только тогда, когда в сад примчался царь и взял Карину на руки. Все собравшиеся в саду запомнят этот день как тот, когда у младшей принцессы впервые проявились магические способности, и только Фарид – как тот, когда расселина у него в груди раскрылась так широко, что ее было уже не закрыть.

12. Карина

Карине снова снился сон.

На этот раз она стояла у реки. По ее поверхности бежали мелкие волны и, отражая солнечный свет, отбрасывали в глаза Карины ослепительные блики. В реке плескались те же две девочки: Кхену, маленькая улраджи, и ее более старшая подруга. Они гонялись за лягушками и, смеясь, выпутывались из многоцветных водорослей, липнувших к их темной коже. Как и прежде, на Карину они не обратили никакого внимания, хотя она стояла в нескольких шагах от кромки воды. Видимо, это правда просто какое-то воспоминание.

Но чье воспоминание?

Появившегося рядом с ней Малика она скорее не увидела, а почувствовала. И то, как она это чувствовала кожей, наверное, было самой жестокой шуткой из всех, сыгранных с нею вселенной.

Он посмотрел на нее, и она заставила себя разозлиться.

– Ты притащил меня сюда, чтобы закончить то, что ты начал в Храме Солнца? – резко бросила она. Надо держаться за гнев изо всех сил, потому что без него ее охватит отчаяние при мысли о том, что могло случиться между ними – и не случилось. Если не закрыться гневом, она вспомнит о чувстве глубочайшего единения, омывшем все ее существо, когда она поцеловала его, – чувстве, заставившем ее поверить – всего на секунду, – что она, вопреки своему вечному страху, не одинока на этом свете.

А затем он вонзил кинжал ей в сердце – ну и вот к чему это все привело.

Малик смотрел на нее с отстраненным, напряженным видом.

– В этот раз нет.

Карина его голос, как и раньше, почувствовала так ярко, будто по ее спине провели рукой. Он звучал, как во время второго испытания, когда Малик перед огромной толпой соткал сказ, который тронул каждого отдельного человека, будто шепот близкого.

Нет, она не позволит ему опять завлечь ее лживыми иллюзиями и отвести ее к смерти.

На этот раз, когда она его ударила, Малик увернулся. Но она быстро схватила его за плечи и вбила колено ему в живот. Охнув от боли, он рухнул на землю.

– Я это заслужил, – простонал он, и у Карины все поплыло перед глазами. Как он смеет притворяться ягненочком, когда он самый настоящий волк.

Прихватив его за рубашку, она подняла его на ноги.

– Назови хоть одну причину, почему я должна тебя пощадить, – прорычала она. Они были так близко, что она могла бы пересчитать его длинные ресницы.

Она хотела его задушить. Она хотела его поцеловать. Она не понимала, как это возможно одновременно. Великая Мать, помоги ей разобраться.

Все это время Малик просто смотрел на нее своими чернющими глазами. Во взгляде его читалось сожаление, но он был прям. И тут он откуда-то достал кинжал и, подбросив его, взялся за лезвие и протянул его к ней золотой рукоятью.

– Если от моего убийства тебе полегчает, то давай, – тихо, с бесстрастным лицом, сказал он. Девочки в реке были совсем рядом, но мир Карины сузился до схватки между гневом и желанием в ее груди.

Она взяла кинжал. Если умереть в обычном сне, то наяву ничего страшного не случится, – но это явно были не обычные сны: у нее еще болели костяшки после того, как она ударила его в прошлый раз. Что случится, если она сейчас перережет ему горло? Проснется ли она с окровавленными руками?

Правда обрушилась на нее, словно кровля дома: она могла бросить Малика в грязь, проволочь его по песку, испепелить его силой своей магии, но это никак не облегчит той боли, какую причинило ей его предательство.

– Ты лжец. И твое убийство не стоит даже того времени, которое потребуется, чтобы потом смыть кровь с рук, – прошипела она. – Но если ты еще раз до меня дотронешься, я вызову небесную молнию, и она выжжет тебя изнутри. Ты меня понял, улраджи?

Это единственное слово подействовало на него сильнее, чем ее удар. Это было не просто обращение – а черта на песке, которую не могли пересечь ни он, ни она. Он не мог перестать быть улраджи, а она не могла перестать быть завенджи. Слишком много мертвых тел и неправедных деяний создали между ними непреодолимую пропасть, через которую невозможно перекинуть мост.

– Я понимаю. Прости меня за то, что я с тобой сделал. Я понимаю, что мои слова не много значат и что ты мне не веришь. Но все равно прости.

Извинения было явно недостаточно, и, по правде говоря, в глубине души Карина желала бы, чтобы Малик оказал сопротивление. Ее победа была липовой, потому что он сдался без борьбы.

– Мне