Белые лилии - Саманта Кристи

очень больно оттого, что эта маленькая жизнь уже омрачена трагедией.

– Что же нам делать?

С Эрин. С ребенком. Со всем. Все эти вопросы требуют ответов, которые мы пока не готовы дать.

– Не знаю. Сейчас я могу думать только об Эрин.

Я киваю в знак согласия. У нас еще будет время, чтобы разобраться со всем остальным. Нам нужно помочь Эрин. Это самое важное. Все остальное может подождать.

Мы снова молчим. Через минуту я осознаю, что мы топчемся на месте, хотя нам нельзя терять ни минуты.

– Нужно спланировать то время, которое у нее осталось.

Гриффин кивает. Он уперся локтями в колени, опустил голову, и я вижу, что у него по щеке катится слеза. Я слежу за ней затуманенным взглядом, пока она не разбивается о бетонный пол внутреннего дворика.

– Я хочу сделать ее последние месяцы осо… особенными, – запинаюсь я, в горле у меня стоит ком. – Чего бы это ни стоило.

Гриффин снова кивает. Интересно, он еще что-нибудь скажет? После минутной паузы он наконец начинает говорить:

– Я тоже. Чего бы это ни стоило. Деньги не проблема. – У него срывается голос, когда он продолжает: – Но я не смогу сделать это один. Мне понадобится твоя помощь. Как думаешь, ты сможешь взять отпуск или работать по полдня? Я оплачу твою замену. Я знаю, что Эрин хочет, чтобы ты была с ней.

– Я знаю, что она хочет, чтобы ты был с ней, – говорю я. – Да, я смогу взять отпуск. И тебе не придется за него платить. Я не хочу, чтобы в такой момент ты волновался о деньгах.

Гриффин издает отчаянный смешок.

– Нет, я заплачу. Деньги – это единственное, что у меня есть, Скайлар. Много денег. Мне ужасно не везет. Моя жена умирает. Но деньги у меня есть. И я намерен использовать их, чтобы сделать ее жизнь как можно более полной, пока… – Его грудь высоко поднимается от едва сдерживаемых рыданий.

– А ты? – спрашиваю я. – Ты сможешь взять отпуск? – Я знаю, что он независимый фотограф, то есть он сам устанавливает свой график и выбирает, что снимать, но это ведь не означает, что у него нет никаких обязательств.

– Я уже это сделал. Я очистил свой календарь на неопределенный срок. Я буду с ней круглосуточно. Правда, нам придется уговорить Эрин позволить нам ее баловать. Она это ненавидит. И она не хотела, чтобы я тратил на нее деньги. Но это единственное, в чем я не готов пойти на компромисс. Я собираюсь баловать ее, как только смогу. Ты мне поможешь?

Я пихаю его локтем и смеюсь, чтобы разрядить обстановку.

– Помогу ли я потратить хренову тучу денег, чтобы порадовать очень хорошего человека? И ты еще спрашиваешь!

Гриффин выдавливает из себя подобие улыбки, потом снова сникает.

– Черт! – Он делает глубокий вдох и разглядывает свою татуировку. – Не могу поверить, что это опять происходит.

Он начинает дрожать, из его глаз катятся слезы.

Я пододвигаюсь ближе и обнимаю его. Потом крепко прижимаю его к себе. Я даю ему понять, что ему не придется проходить через это в одиночку. Наконец он тоже обнимает меня. Мы держим друг друга в объятиях, кажется, несколько часов, пока ни у одного у нас больше не осталось слез. И тогда я понимаю, что смогу это выдержать. Наше объятие не было интимным. Не было возбуждающим. Не было соблазнительным. Я не почувствовала ничего, кроме безудержного желания объединиться с ним, чтобы помочь подруге. Кажется, я только что преодолела первое препятствие для выполнения своего обещания стать лучше.

Солнце давно уже село, и мои часы – а также мой желудок – говорят, что уже поздно.

– Сейчас мы уже ничего не сможем сделать. Нам надо поспать, а потом снова встретиться. Сможешь встретиться со мной завтра?

– Сегодня я останусь здесь. Мне поставят раскладушку в ее палате. Я ее не оставлю.

Гриффин расправляет футболку и вытирает потные ладони о штаны. Он пытается взять себя в руки.

– Завтра днем у нее будет еще несколько обследований, а потом ее выпишут. Это может занять несколько часов. Можем встретиться в это время?

– Когда тебе удобно. Утром я буду искать себе замену, а потом вернусь в больницу. Тогда и поговорим. Давай я принесу еду из ресторана, когда приду? Незачем мучить себя больничной едой.

Гриффин грустно улыбается мне.

– Было бы здорово, Скайлар. Спасибо!

Мы возвращаемся внутрь; друзья и родные Эрин едят сэндвичи, которые Минди прислала из ресторана. Никто не ушел. Ни один из них. Они все провели здесь весь день, поддерживая друг друга. Поддерживая Эрин. Я смотрю на семью Эрин – теперь они и моя семья тоже. Я смотрю на своих друзей – теперь они и друзья Эрин. Внезапно я чувствую признательность за то, что являюсь частью всего этого. Звучит странно, но для меня действительно большая честь быть одной из тех, с кем Эрин проведет последние минуты в этом мире. Эрин окружают самые лучшие люди. Ну за исключением меня. Но я стараюсь. И я обязательно стану лучше. Клянусь Богом.

У меня уже болят глаза от того, что я так долго смотрела в монитор. Но везде написано одно и то же. Эрин была права. Она умрет. Скоро.

Я пытаюсь подготовиться к тому, что может произойти с развитием ее болезни. Я посмотрела список тех ужасных вещей, которые произойдут с ее телом. Единственное утешение – это то, что все произойдет относительно быстро. К тому времени, когда она окажется прикована к постели, жить ей останется всего несколько дней. Но больше всего меня расстраивает то, что она может не сохранить свои умственные способности. Мы можем потерять ее прежде, чем окончательно потеряем ее, и я знаю, что смотреть на это будет невыносимо. Правда, есть вероятность, что этого не произойдет. Судя по тому, что я прочитала, у всех это происходит по-разному. Общее только одно. Смерть.

Я закрываю глаза и свертываюсь калачиком на диване. Я плачу об Эрин. Я плачу о Гриффине. Я плачу о малыше, который никогда не познакомится со своей мамой. Я плачу о себе. Когда у меня высыхают слезы и я осознаю, как эгоистично я себя веду, я решаю перестать быть плачущей идиоткой каждый раз, когда думаю об Эрин. Слезами ей не поможешь. Плач не продлит ей жизнь. У меня будет много времени, чтобы поплакать. Когда она уйдет. Я буду оплакивать ее уход тогда, а не сейчас.