Тайны старых подвалов - Вадим Агапов

здесь сидеть бесконечно, – говорит отец Марии. Даже в тусклом свете керосиновой лампы на его лице видны следы побоев.

– Нет! – восклицает его жена. – Ты видел, что забирали всех без разбора? Видел, как их били? Как тащили по улице? Где они теперь? За что? Где были полицейские? Ты знаешь, что сожгли синагогу на Линденштрассе?! Нет, мы останемся в подвале… – она тихо плачет.

Генрих держит Марию за руку. Ее младший брат держит подаренного Генрихом медвежонка…

***

На улице темно. Неприметно и боязливо серой тенью из домов появляются люди и исчезают. Генрих идет уверенным шагом, Мария держит его под руку, боясь смотреть по сторонам. Родители стараются не отстать. Уснувшего младшего брата Марии отец несет на руках.

На площади светлее: горят фонари, светятся витрины магазинов и окна ресторанов. В уличных кафе мужчины за неторопливыми беседами пьют пиво, женщины смеются. Даже не верится, что в нескольких шагах отсюда улицы погружены в мрак, мостовые усеяны битым стеклом и залиты кровью. Генрих даже замедляет шаг и удивленно смотрит на гуляющих, пьющих, радующихся. Как они могут смеяться? Праздновать? Веселиться? Но Мария тянет его дальше.

– «Человек редко думает при свете о темноте, а в счастье – о беде», – говорит ему отец Марии. – Это Иммануил Кант, – поясняет он.

***

Дома Генрих, краснея, сбивчиво рассказывает родителям о произошедшем.

– Простите нас за то, что подвергаем вас опасности, – печально говорит мать Марии.

– «Человечность – это способность участвовать в судьбе других людей», – замечает отец Генриха, тоже цитируя Канта. – И у нас полно лишних комнат, целых две, – улыбается он. – Мы с женой переедем в гостиную.

***

Вечером Генрих пытается заснуть, но события последних дней не дают сомкнуть глаза. В комнату заходит мать, целует сестру и желает спокойной ночи, затем подходит к Генриху.

– Ты сделал доброе дело, – она гладит его по щеке. – Не волнуйся, Господь Бог нам поможет!

29 декабря, среда. 1943 год.

Выпавший снег тает на глазах. На улице промозгло и пасмурно. Но Генрих не замечает непогоды. Последний раз он был дома полтора года назад. «Словно в другой жизни», – думает он, прибавляя шаг. Он бы с радостью побежал, понесся изо всех сил, но этим бы привлек внимание военных патрулей, шныряющих чуть ли не по каждой улице и вылавливающих дезертиров. Его и так уже останавливали дважды, но удостоверение сотрудника оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга за его личной подписью служит надежным пропуском. Во взглядах солдат Генрих замечает подобострастие и зависть. Его почти сразу же отпускают, но и это потеря драгоценного времени.

Несмотря на радость от близости встречи с родными, Генрих чувствует тревогу: три недели он не получал писем ни от родителей, ни от Марии. Он успокаивает себя мыслью, что письма еще в пути, однако, следы недавней бомбардировки заставляют его волноваться, и он еще больше ускоряет шаг.

Громкоговорители, установленные на домах, разносят по всей улице истерический голос гауляйтера Коха: «…я превратил наш город в крепость! Кенигсберг неприступен! Эта земля станет могилой для наших врагов!..»

Генрих заворачивает за угол и сталкивается с пожилым мужчиной, одетым в какие-то лохмотья. Он смотрит безумным взглядом на Генриха.

– А наш гауляйтер-то, – язвительно сообщает ему сумасшедший, – как чувствует, когда будет бомбежка! Снова в своем бункере засел! Значит, сегодня ночью авианалет…

Генрих хочет возразить, что раз тот выступает по радио, значит, он в городе, но мужчина опережает его:

– Это запись голоса на пластинке! – зло поясняет он. – Все знают, что если эрцгерцог Эрих призывает сплотиться, значит, дела плохи! Мы здесь все поляжем, а он отсидится в своем подземелье! – Задев плечом Генриха, старик идет дальше, не оборачиваясь.

Генрих изумленно смотрит ему вслед. «Ему повезло, что его до сих пор не арестовали, – думает он. – И что же за время такое, когда говорить правду может только душевнобольной?»

Увидев, что его дом цел и невредим, Генрих на мгновение застывает и, срываясь с места, бежит ко входу. Ему в спину из громкоговорителя кричит гауляйтер: «Мы – народ господ и должны жестко и справедливо править! Нам не нужны ни русские, ни украинцы, ни поляки. Нам нужны их плодородные земли! Поэтому только физическое уничтожение…»

***

Генрих прямо в шинели сидит в любимом кресле отца. Он рухнул в него после того, как обнаружил, что его родных здесь нет. Квартира пуста. В ней царят жуткий беспорядок и холод. Может быть, родители, сестра и Мария спустились в бомбоубежище? – мелькает спасительная мысль, но Генрих не хочет обманывать себя. Случилось что-то страшное. Последнее письмо – он достает его и смотрит на дату – написано месяц назад…

***

Его бывший товарищ по «гитлерюгенду» обещает узнать, что с родными Генриха. Но по взгляду, который тот бросает на Генриха, можно понять, что ничего хорошего ждать не приходится.

– Ты в отпуске? – на прощанье спрашивает он.

– Нет, – качает головой Генрих. – В командировке. Завтра убываю.

Он идет в сторону Северного вокзала. Проходя мимо здания гестапо, Генрих заставляет себя отвести взгляд. Черная крыша зловеще возвышается над домом из красного кирпича.

Вот и вокзал с его высоченными прямоугольными колоннами. Крупные буквы видны издалека – NORDBAHNHOF. Генрих пересекает Адольф-Гитлер-плац. Ему нужен один из начальников станции.

Десятки эшелонов, сотни вагонов, тысячи людей прибывают с востока и убывают в глубь страны. Награбленное увозят в Германию, солдат доставляют на фронт, а пленных и арестованных – в концлагеря…

Генрих видит начальника станции на одной из платформ. Тот о чем-то спорит с унтерштурмфюрером. Генрих подходит ближе. Речь идет о двух вагонах, у которых они и стоят.

– Мне состав отправлять! – кричит начальник станции и тычет толстым, как сарделька, пальцем в какую-то бумагу. – Металл на переплавку! А ваши вагоны…

– Я вам покажу переплавку! Эти вагоны должны быть доставлены в Велао! – гневно перебивает его офицер. – Вот распоряжение гауляйтера! Двенадцать тонн бронзы. Место отправки – Петергоф, Россия. Место доставки – Велао! – не терпящим возражений тоном заявляет он. – И теперь вы несете за них ответственность перед гауляйтером!

– Слушаюсь, господин унтерштурмфюрер, – цедит начальник станции сквозь зубы, и его круглое потное лицо покрывается красными пятнами.

Генрих, держась на некотором расстоянии, заинтересованно слушает и смотрит. Вагоны охраняют солдаты СС – значит, там точно не обычный металл на переплавку. А в Велао свозят похищенные гауляйтером сокровища и произведения искусства… Внезапно ему приходит