Не плачь - Мэри Кубика

Если бы не солнце, я бы вообще не подошел к окну. Но я подхожу, чтобы приспустить венецианские жалюзи, чтобы чуть приглушить солнце и вместе с тем не мешать Перл наблюдать за улицей. Меньше всего мне хочется лишить ее вида.

Я знаю, как ей нравится смотреть в окно, наблюдать отсюда за приемной доктора Джайлса.

Сначала я улавливаю запах ее шампуня – или лосьона, а может, лака для волос, откуда мне знать? Там есть нотки грейпфрута и мяты; они задевают мои обонятельные рецепторы. По правде говоря, от такого аромата у меня подгибаются колени. Я не из тех, кто падает в обморок. Но на сей раз, похоже, вот-вот упаду. Руки у меня дрожат, посуда в лотке звякает так, что я ставлю его на стол, чтобы ничего не разбить. Интересно, не она ли та девушка, то неземное создание, которое приходит в мои сны? Не она ли приходит ко мне по ночам и зовет: «Пойдем…»

– Я тебя уже видела, – говорит она, когда я подхожу к ней. Говорит негромко и равнодушно, даже не глядя на меня. Неужели она ко мне обращается? Я озираюсь по сторонам, чтобы убедиться наверняка.

Кроме меня, рядом никого нет.

Она повторяет те же слова, другим тоном, но те же:

– Я видела тебя позавчера.

– Знаю. – Голос у меня дрожит, прерывается, как лампочка, которая вот-вот перегорит. Внутренний голос напоминает: я трус. Я лузер. Я притворщик. Красивых женщин я до нее видел только в журналах, которые прячу в шкафу под одеждой, чтобы отец не нашел. На свидания я ходил всего с тремя девушками и ни с одной не встречался дольше двух недель.

– На пляже, – говорит она.

– Знаю, – отвечаю я. – Я тебя тоже видел. – Лучше ничего в голову не приходит.

Сзади слышу, как мать велит маленькому мальчику сесть как следует и есть. Я оборачиваюсь. Когда он тянется к ней и трогает ее за руку, она быстро отстраняется и резко говорит:

– Не трогай меня! – Она произносит это так демонстративно, что я сразу вспоминаю собственную мать. «Не трогай меня, Алекс!» Правда, эта мать добавляет: – У тебя руки в сиропе. – И протягивает сынишке салфетку.

Моя мать никогда не говорила, почему она не хочет, чтобы я ее трогал. Просто: «Не трогай меня».

– Мог бы и поздороваться, – говорит Перл, отвлекая меня от воспоминаний о матери.

На сей раз она оглядывает меня с ног до головы, замечая и черные спортивные туфли, и дешевые мятые рабочие брюки, и форменную рубашку, и галстук-бабочку, а я думаю: «Ну что тут ответить?» Логично было бы спросить, почему она купалась в ледяном озере в середине ноября. Почему у нее не было купальника, пляжного полотенца? Известно ли ей о том, как опасно переохлаждение? Неужели она не понимает, что могла замерзнуть до смерти? Получить обморожение? Но это было бы глупо.

– У тебя имя есть? – выпаливаю я, старательно изображая невозмутимость.

– Есть, – отвечает она, даже не взглянув на меня.

Я жду, извиваясь от волнения, когда же она скажет, как ее зовут. Пока жду, в голове рождаются всякие предположения: Мэллори, Дженнифер, Аманда?

Но тут ей приносят еду – Рыжик отпихивает меня с дороги, чтобы поставить горячую тарелку на стол. Девушка начинает есть, глядя сквозь грязное окно на пешеходов, совершенно не замечая ни солнца, которое светит в глаза, ни меня, стоящего на полшага позади нее и ждущего ее имени.

Имя у нее есть, но она не говорит, как ее зовут.

Придя на работу, я понимаю, что не могу думать ни о чем, кроме Эстер. И пусть это ей не известно, она занимает каждую свободную секунду моего времени. У меня звонит телефон, и первая мысль, которая возникает: «Это Эстер». Но это не Эстер. Слышу, как меня вызывают по громкой связи в приемную. Со всех ног несусь по скользкому лакированному полу, уверенная, что там Эстер, что она стоит у стойки и ждет меня, но вместо нее я вижу напыщенного адвоката, который велит мне отнести документы на экспертизу. Выполняю задание, по-прежнему думая об Эстер. Я испытываю одновременно боль и тревогу. То и дело вспоминаю, что Эстер пыталась избавиться от меня, что она меня предала. Обида часто сопровождается страхом за нее. С ней что-то случилось!

Выполнив поручение, я возвращаюсь к себе и разыскиваю Бена. Оказывается, он тоже зашел в тупик. Поиски мистера или миссис Вон ни к чему не привели. Когда я захожу в крошечный отсек, где сидит Бен, он вздрагивает от неожиданности и резко оборачивается. При виде меня он потирает затылок и вздыхает. Мы с ним теряем надежду. На мониторе перед ним то и дело возникают слова: «Результатов по запросу не найдено».

– От Эстер вестей нет? – спрашивает он.

– Ни слова. – Я качаю головой.

Не только я не могу сосредоточиться на тупой и нудной работе. Меня совершенно не волнуют такие вещи, как сквозная нумерация страниц, представление документов и крайний срок, к которому какой-нибудь ненормальный адвокат требует от меня скопировать несколько тысяч листов. Все отступает на второй план, ведь Эстер пропала!

Не только я испытываю досаду от такого странного оборота событий. Бен, сидя в своем унылом отсеке, чувствует то же самое. Мы признаемся друг другу в том, что не в состоянии сосредоточиться на работе, когда думать о работе хочется меньше всего. Сговариваемся уйти и в два пятнадцать симулируем отравление. Мы хватаемся за животы и уверяем, что съели что-то испорченное, гнилое или протухшее.

– Ростбиф! – восклицаю я.

Бен обвиняет во всем куриный салат. Мы уверяем, что нас тошнит и нам нужно сейчас же, немедленно отправиться домой.

– Ну идите!

И мы уходим.

Садимся в такси – я угощаю, потому что Бен едет ко мне в Андерсонвилль. Попробуем разгадать загадку вместе.

Конечно, он благородно предлагает разделить пополам счет за такси – как же иначе, ведь он мой рыцарь в сверкающих доспехах (хотя ему пока об этом не известно). Я отказываюсь. Таксист везет нас по извилистым чикагским улицам, а мы сидим рядом на вытертом кожаном сиденье, и нас швыряет то в одну, то в другую сторону. Мы покидаем центр; такси едет по Лейк-Шор-Драйв и съезжает на Фостер. Я смотрю в грязное окошко на озеро Мичиган; вода в озере голубая, как небо, но безоблачное небо не означает тепла. День ясный, солнечный; говорят, в такие дни с верхнего этажа Уиллис-Тауэр виден весь штат Мичиган. Не знаю, что оттуда можно разглядеть. Скорее всего, просто другой берег озера, на котором раскинулся какой-нибудь невзрачный городишко.

На улице холодно, дует пронизывающий ветер. Вспоминаю неофициальное название Чикаго – Город ветров, – и оно кажется мне чрезвычайно уместным.

Таксист едет по Лейк-Шор-Драйв под сто километров в час; и хотя мы с Беном немного напуганы, дружно хохочем.

Кажется, что в нашем положении неприлично смеяться… Это нехорошо. Ведь Эстер в самом деле может быть в опасности. Наш смех отнюдь не беззаботный, а скорее истерический.