Читающий мозг в цифровом мире - Марианна Вулф

Данные томографии головного мозга Хаттона демонстрируют значительное влияние этой формы чтения на развитие языковых областей в раннем детстве. Все это говорит о том, что до того, как ребенку исполнится два года в моем видении идеального мира чтения, можно допустить лишь ограниченный контакт с гаджетами. Устройства могут быть представлены так, как присутствуют чучела животных, и не могут быть объявлены вне закона и никогда не использоваться в качестве награды. Несколько лет назад, когда телевидение больше всего занимало детей, моя семья «запретила» телевидение, когда мы поняли, что двухлетний Дэвид смотрит его чрезмерно. Он не был виноват, виноватой была я, пытаясь сбалансировать свою семейную и профессиональную жизнь, я неосознанно использовала телевизор в качестве заменителя соски, когда приходила домой, так же, как многие родители сегодня делают с устройствами с сенсорным экраном. Я исправила это: с тех пор как Дэвид был малышом и до десяти лет, в доме больше не было телевизора. К десяти годам, как и следовало ожидать, он стал интересоваться телевидением гораздо больше, чем любой другой ребенок в округе, включая своего старшего брата Бена, который смотрел телевизор до пяти лет.

Я не хочу преувеличивать уроки, описанные здесь. У наших детей есть много индивидуальных различий, но все мы – потомки Адама и Евы. Как молодые, так и старые люди склонны становиться одержимыми запретным плодом, иногда до такой степени, что мистифицируют его и делают объектом желания. Нам не нужно больше запутанности с маленькими детьми и цифровым миром, чем то, что уже было до нас.

Я хотела бы думать, что существует баланс здравого смысла, возможный для дошкольников, который делает гаджеты просто еще одной игрушкой, еще одним плюшевым мишкой среди многих на полках детских магазинов, но не самыми любимыми. До двухлетнего возраста взаимодействие маленького человечка и физическое взаимодействие с печатными книгами, считаю, лучшим входом в мир устной и письменной речи и впитываемых знаний и строительными блоками конструкции, более позднего цикла чтения.

В течение скоротечного времени от двух до пяти лет дети, в моем мире чтения, будут окружены историями, маленькими книгами, большими книгами, маленькими словами, любыми словами, буквами, цифрами, цветами, мелками, музыкой (много музыки!) и всевозможными вещами, которые вызывают их творческие и коммуникативные способности, а также естественные исследования как внутри, так и снаружи. Как музыкальная подготовка, так и различные формы физической практики, такие как спорт и игры, помогают детям усвоить как дисциплину, так и получить награду за концентрацию внимания. Конечно, не все наши начинающие читатели могут стать музыкантами или спортсменами, но я надеюсь, что они станут маленькими творческими картографами, для которых каждая экскурсия в новый уголок их мира предоставляет свежий материал для накопления базовых знаний и растущего опыта работы со словами.

Я бы хотела, чтобы дети имели максимально безопасное пространство для своих познаний мира, но для многих родителей это не так просто, как кажется. Исследования Джо Фроста показывают, что пространство детской активности с 1970 года сократилось на 90 %. Есть много причин, почему это так, но дети строят свои внутренние базовые знания с каждым успешным или неудачным исследованием, а также с каждой услышанной книгой, каждой спетой песней, каждой сыгранной игрой и каждой рифмой и шуткой, повторяемой снова и снова. Существует много способов увеличить сферу жизни детей. Например, как и в первые два года жизни ребенка, я бы попросила родителей и опекунов читать своим подопечным каждый день и ритуализировать чтение историй каждый вечер. Таким образом, дети не только путешествуют в своем воображении в места, очень далекие от того, где они живут, но и знакомятся с важными когнитивными схемами историй и сказок, которые будут появляться снова и снова позже, когда они пойдут в школу. Эти истории, которые готовят их к познанию культур и преподают им жизненные уроки, что значит быть героем, злодеем или храброй принцессой, что значит быть добрым к другим; каково это, когда кто-то несправедлив и нечестен.

Универсальные моральные законы, которыми обладает каждая культура, начинаются со сказок. Да и мы, люди, являемся в своего рода сказочниками. В своей увлекательной книге «Повествование животного: Как истории делают нас людьми» Джонатан Готтшалль с литературной точки зрения выдвигает гипотезу, что сказки помогают нашим детям и вообще всем нам «практиковать реакцию на вызовы, которые появляются, и всегда были очень важны для нашего успеха как вида». Ученый-когнитивист Стивен Пинкер также рассуждал, что истории, подобно запомнившимся ходам в бридж или шахматы, помогают нам сталкиваясь с подобными трудностями в жизни, вооружиться возможными стратегиями их решения. Именно так. Подобно тому, как романы открывают новые возможности для сопереживания и восприятия окружающего мира взрослым читающим мозгом, рассказы о детстве, сказки, как ничто другое, закладывают фундамент для изучения взглядов других людей и конечно же очень милых животных в местах, которые находятся на расстоянии многих миль, континентов или столетий.

Сопереживание поощряется каждый раз, когда Марта утешает Джорджа; каждый раз, когда милый Слон Хортон пытается помочь вылупиться тому, что явно является чьим-то яйцом; каждый раз, когда молодые девочки, мальчики или Снитчи обижаются или отвергаются, потому что они не такие, как все, независимо от того, как сильно они стараются. Сопереживание, полученное в подобных историях, расширяет мир детства и учит важнейшим человеческим ценностям: родственным связям и симпатии к другим, не таким, как они. Здесь, под поверхностью, происходит гораздо больше. В отличие от исследований нейробиологов, которые показывают возбуждение как чувств, так и познания, когда мы пытаемся понять, что чувствуют и думают другие, эмпатия – это платформа ребенка для сострадательного знания, или то, что Марта Нуссбаум назвала «сострадательным воображением». Бессмертное наследие детских историй может начинаться с простой магии, сотканной ими, но понимание «других», переданное ими, будет распространяться на всю жизнь и, если нам всем очень повезет, влиять на то, как следующее поколение будет относиться к своим собратьям на нашей общей планете. Здесь начинается нравственная лаборатория человеческого развития, которую описывает Фрэнк Хакемюльдер.

Так же как здесь начинается постижение нравственного фундамента, здесь начинается и строительство фундамента для изучения слов, которые дети никогда бы не услышали по-другому. Часто, когда родители читают сказки своему ребенку, они бессознательно заставляют новые слова практически оживать на страницах. Они рефлекторно начинают растягивать одни слова и одушевлять другие:

«Давным-давно в темном, заколдованном лесу, куда не могли проникнуть ни свет, ни одно живое существо. Именно в этом далеком предалеком лесу жила-была очень маленькая, очень робкая жаба под огромным и необыкновенным грибом-поганкой. Каждую ночь Поганка нашептывала жабе свои тайны, и каждое утро жаба рассказывала все тайны грустной принцессе, которую она напрасно любила». Ни один родитель, как правило, не произносит столько предложений, с таким количеством описательных прилагательных, предложных фраз и словосочетаний, а тем более таких слов, как «зачарованный», «давно проклятый» и «напрасный». Это тайный язык истории, который нигде больше не встречается, который начинает заклинание с этого захватывающего, длинного волшебного словосочетания «однажды в стране чудес» и продолжает развивать множество аспектов устного и письменного языка, таких как семантическое значение (где еще гриб называется поганкой?), синтаксис и даже фонологию, причем мало кто знает то, что знает каждый детский лингвист, – никто не произносит фонемы в словах так отчетливо, как когда он или она разговаривают с ребенком. Термин «материнский язык» давно используется одной из самых ярких и влиятельных детских лингвистов последних пяти десятилетий Джин Берко Глисон, которая использует его для характеристики того, как мы все преувеличиваем произношение, удлиняем слова и даже используем более высокий тон, когда говорим с маленьким ребенком. «Мы все», включая младших братьев и сестер.