Порочная королева - Ольга Троицкая

Открылась дверь подъезда, появился Андрей на пару с нескладным подростком. Они о чем-то беседовали. Со стороны казалось, что по дорожке спешат по общему делу отец и сын. Карина радостно встрепенулась:

— Наконец-то! Она на месте?

— Подождем.

— Значит, нет?

— Видимо.

Карина победно улыбнулась. Ей давно нужно было взять следствие в свои руки. Андрей совершенно не умеет анализировать.

— Знаешь, я подумала… тот, кто это сделал, очень ненавидел твоего друга.

— Возможно.

— А каким Николай был?

— Добрым. По существу, он имел только один. недостаток — слишком любил слабый пол.

Такая характеристика несколько разочаровала Карину. У доброго человека врагов гораздо меньше, чем у ядовитого циника или законченного негодяя.

— Может, ты его не очень хорошо знал? — с надеждой спросила Карина.

Андрей усмехнулся:

— Если живешь с человеком спокойненько, кушаешь по часам, и проблем вы сроду в глаза не видели, ты его можешь и не знать как следует.

Совсем другое, когда готовишься к смерти…

Карина подождала продолжения, но мужчина снова замкнулся. Она ясно видела: Андрей не хочет говорить о своем прошлом. Наверное, боится, что временная попутчица сморозит очередную глупость, ранит его и даже не заметит этого.

— Но ведь люди могут меняться, — нерешительно, тихо произнесла девушка.

— Конечно. Но когда я недавно встретил Николая, мне не показалось, что он родился заново.

Хотя, конечно, перемен много.

— Сколько вы не виделись?

— Больше десяти лет.

— Ото! За это время можно успеть и родиться, и умереть. И физически, и морально.

Андрей отвернулся и задумался. Карина тоже замолчала. Постепенно детская площадка опустела. На смену малышам из дома высыпали парни и девушки. Свободные, беззаботные — счастливые! Великоцкая с силой дернула себя за локон.

Через сорок минут у подъезда затормозила серая «Лада». Из нее выбрались рыжеволосая и молодой мужчина с фигурой Давида. Они прильнули друг к другу в бесстыдном поцелуе. Карине казалось, что она со своего места слышит смачные звуки. Наконец Давид оторвался от любовницы. "Этому красавцу можно устроить допрос с пристрастием, — оживилась Великоцкая. — С мужиками Андрей не церемонится". Однако ее напарник позволил Давиду сесть в тачку и укатить в неизвестном направлении. Буркнул:

"Уточним некоторые детали" — и взялся за ручку машины. И тут дверца стоящего за изможденными тополями вишневого «жигуля» открылась. Из него выскочил помятый парень и бодрой походкой направился к Люси.

— Это еще кто? — удивленно подняла брови Карина. — Еще один любовник?!

Несколько секунд Андрей смотрел на беседующую парочку и наконец покачал головой:

— Это мент.

От страха у Карины перехватило дыхание:

— Они видели, как ты входил в подъезд!

— Меня поражает твоя способность смотреть в окно, а видеть — себя. Парни подъехали пятнадцать минут назад. Видно, Смирнов все-таки не утерпел до утра. А может, у старого козла на ночь глядя проснулась память, и он покаялся гражданам ментам.

Андрей завел машину. Осторожно они поехали прочь. Карина, обиженная выговором, зашипела:

— Надо было Давиду на хвост сесть, а не пялиться на Люси.

— Какому Давиду?

Девушка покраснела:

— Это я образно. А мы даже номер не записали.

— Я запомнил. Но нам с тобой из этой информации ничего не выжать. Связей нет.

— Куда ты едешь? Надо направо, на Суворова.

— Что там?

— Общежитие.

В нем когда-то проживала пятиюродная тетка Виты. После смерти бездетной старушки Танделовы умудрились прописать в комнатушку Викторию, хотя нужды в том особой не было: семейка обитала в элитном доме. Однако же папаша басил: "Чего добро пропадать будет? Завтра, может, общежития приватизировать разрешат".

Его жена, демонстрируя чудеса материнской заботливости, поддакивала: "Конечно. Вот Саша подрастет, девочек туда водить будет". Пока еще Саша (а по паспорту — Селим) заглядывал на Суворова с такими же, как он, юнцами-лоботрясами. А вот его сестрица уже не раз мысленно сказала «спасибо» родителям за гнездышко любви. Находили в нем приют и подруги Виты.

— Ключ у соседки.

— Она тебя знает?

— Только в лицо. Не волнуйся… Такого, как в гостинице, не будет. Вообще, мне кажется, Ульяна Федотовна одни мыльные оперы по телику смотрит, новости ее не сильно интересуют.

* * *

Андрей положил широкую ладонь; на еще влажную после душа шею девушки.

— Устала?

— Да, — бросила Карина и попыталась освободиться.

Однако мужчина быстро шагнул вперед. Его руки тяжело легли на плечи девушки. Она судорожно вздохнула, ощущая, как тело будоражит сладкая дрожь.

— Нет. Не надо! — задыхаясь, прошептала Карина.

Но Андрей, кажется, не слышал ее мольбы.

Наклонился ниже и жадно впился губами в рот девушки. Карина почувствовала, как безвольно подкашиваются ноги, а сердце пытается набрать скорость, не отпущенную ему природой. Она подозревала с самого начала, что этим все и закончится. Их сумасшедший бег. Жажда совершить невозможное, живые страхи, стоязыкая ненависть, оставшаяся в прошлом любовь сплетутся, перекрутятся и остановятся у истомившейся в ожидании безумцев постели. Так случается всегда! Когда двоих молодых и горячих загоняют в угол, они бросаются друг к другу как к единственной надежде.

Из последних сил, отчаянно Карина вскрикнула:

— Нет! Я не хочу…

Мужчина отстранился, несколько секунд пристально смотрел на нее. Наконец, произнес:

"Обманываешь". Ласково прошелся губами по шее девушки. Карина робко, словно против воли, коснулась коротких густых волос. Его тело… Это, наверное, сплошные мускулы. Сплошное наслаждение…

Стрелок, прищурив глаза, наблюдал, как Сашка Кривда передает вишневого цвета гитару в цепкие грубые лапы водителя «бэтээра». "У тебя, поэт, такая фамилия, что любая кличка перед ней завянет", — говаривал Сергей, покровительственно похлопывая взводного музыканта по плечу. Кривда на его подначивание растягивал губы в доброй улыбке и не обижался. Он вообще, кажется, не умел обижаться, конфликтовать, качать права.

— Да поосторожней ты, х… безрукий, — неожиданно прошипел Сашка. Стрелка поразило не ругательство, как-то неестественно вывалившееся из интеллигентных уст поэта, не то, что Кривда решился расстаться с неизменной спутницей-гитарой… (Даже в горы ее потащил. За каким, интересно, делом?) Его лицо, посеревшее, обреченное, выстуженное, казалось чужим. Пугало. А у него самого такая же веселая рожа?