Нефритовая орхидея императрицы Цыси - Юлия Алейникова

— А что мне должно польстить? Если бы он завалил меня на диван в кабинете?

Прозвучало это грубо, и хотя Илья тут же обрел побитый вид, Алиса почувствовала себя униженной.

Она не должна терять самообладание, раз за разом демонстрируя, как он ей небезразличен. Алиса собрала со стола папки и двинулась к выходу.

Но Илья не дал ей выйти. В два шага он оказался в дверях, так стремительно, что она едва в него не врезалась. От такой неожиданной близости у нее перехватило дыхание. Илья стоял почти вплотную к ней, смотрел прямо в глаза и обдавал ее жаром своего тела.

Потом он положил руки ей на плечи, провел ладонями по предплечьям, привлек Алису к себе. Она не сопротивлялась. Мысли улетучились, воля растаяла. Она стояла, прижав к себе папки, и, как загипнотизированная, не отрывала взгляда от Ильи. Вот его лицо становится все ближе, ближе, и, наконец, горячие губы впиваются в ее рот, наполняя ее до макушки расплавленным гудящим золотом. Мысли закружились, улетая в невесомом вихре, и только одна холодная, злая зацепилась за краешек сознания, не позволяя ей уплыть в потоке обжигающего счастья.

Измена. Измена!

Алиса очнулась, оттолкнула от себя Илью и бросилась вон из кабинета. Вбежала к себе и тут же щелкнула замком. Бросила папки на стол, заметалась в ужасе по маленькому кабинету.

— Алиса, открой! — налетел на дверь Илья. — Открой, или я сломаю дверь!

Голос звучал требовательно, яростно. Алиса вся дрожала. Она помнила, что бывали минуты, когда ее интеллигентный муж становился страшен.

Раздался удар, второй. Хлипкая картонная дверь распахнулась, грохнув о косяк. Илья хрипло дышал, волосы прилипли ко лбу, рукава рубашки были закатаны. Молча он сгреб Алису в охапку и принялся яростно срывать с нее одежду. Она сопротивлялась, чем только раззадорила его. И когда он уложил ее на стол, покрывая обжигающими поцелуями, прижимаясь мускулистым телом, она снова обо всем забыла — остались только дарящие счастье прикосновения его сильных рук и пульсирующие движения, возносящие к вершинам блаженства.

Илья был умелым любовником, несмотря на отсутствие опыта, Алиса всегда сознавала это. Словно со стороны она услышала сейчас свой собственный стон и увидела над собой лицо мужа. Только вместо нее, Алисы, на столе лежала другая женщина. Бледное тело со вздрагивающими грудями и пухлый приоткрытый рот были ей отвратительно знакомы.

Алиса скривилась от ненависти. Эта картина, наверное, никогда уже не сотрется из ее памяти. Она резко поднялась, сбрасывая с себя Илью, схватила с пола ком одежды и бросилась в туалет.

Когда полчаса спустя она вышла, Ильи уже не было. В пустой звенящей тишине офиса она почувствовала себя пронзительно одинокой и несчастной. Наплевать на бабушкины теории, она должна излечиться от терзающих душу воспоминаний. Излечиться любой ценой. Решительным шагом Алиса направилась к себе в кабинет.

1955 год

— Добрый день. Остапенко Всеволод Георгиевич, майор Ленинградского уголовного розыска, — представился он невысокой худощавой женщине, одетой во все черное.

— Проходите, пожалуйста.

— Варвара Ильинична, примите мои искренние соболезнования. Простите, что побеспокоил, но в интересах следствия я должен задать вам несколько вопросов.

— Да-да, конечно, я понимаю.

— Вы не могли бы рассказать мне о женихе вашей дочери? О том, что пропал на фронте.

Ответить ему Варвара Ильинична не успела: в комнату вбежала девочка лет восьми-девяти, темноволосая, с двумя задорными коротенькими косичками.

— Бабуля, я гулять хочу! Ты обещала! Ой, здравствуйте, — запнулась она, увидев чужого человека, и пугливо прижалась к бабушке.

— Не бойся, Оленька. Это мой старый знакомый Всеволод Георгиевич. Мы немножко поговорим и пойдем на прогулку. Ты побудь немножко у себя, детка, пока мы разговариваем.

— Ладно. — Оля еще раз испуганно взглянула на майора и вышла.

— Бедняжка не знает, что случилось с ее матерью. Мы сказали, что Аня умерла от сердечного приступа. Но девочка как будто чувствует ужас, поселившийся здесь в квартире. Совершенно не может оставаться одна. На улицу только со мной, и все время за руку, точно потерять боится. А ведь раньше и в школу сама бегала, и во двор, и в булочную на угол. И мне никуда одной не выйти. Сейчас вот даже домой за вещами не съездить — не с кем Оленьку оставить. Иван Дмитриевич из института не вылезает, а мы вот с ней вдвоем. А с другой стороны, — она тяжело вздохнула, — может, так оно и лучше: некогда о своем горе думать, а то ведь так и с ума сойти можно. Бедная моя девочка, бедная моя Анюта!.. Кто же это сотворил, товарищ майор? У кого рука поднялась?

— Это мы и пытаемся выяснить. Все осложняется тем, что вчера произошло еще одно подобное убийство.

— Еще одно? Еще кого-то так же, как Аню?

— Да. Имя Варенцовой Зинаиды Платоновны о чем-нибудь вам говорит?

— Зинаида Варенцова? Зина? — Варвара Ильинична теребила платочек, пытаясь сосредоточиться. — А сколько ей было лет? Она Анина ровесница?

— Ей было сорок.

— Зинаида. Варенцова. Нет, — окончательно сдалась мать Павловой. — Не припоминаю.

— Тогда расскажите мне, пожалуйста, о женихе вашей дочери.

— Да нечего рассказывать, очень грустная история. Володя за Анечкой еще со школы ухаживал. Портфель носил, домой провожал. Перед самой войной он ей предложение сделал, но оба еще студентами были, решили годик подождать. А тут война. Володя, конечно, сразу на фронт ушел. Они переписывались, Аня его ждала, любила очень. А потом он пропал без вести, матери официальная бумага пришла. Но Аня его все равно ждала. И после победы еще год ждала. Потом, конечно, перестала. Но других женихов у нее не было. Я очень волновалась за девочку, думала, так и останется одна. Очень жалела, что пожениться им с Володей не позволила — может, хотя бы ребеночек родился, — оттаивала от воспоминаний Варвара Ильинична. — А тут вдруг Аня случайно познакомилась с Иваном Дмитриевичем. Она его статью для газеты вычитывала, вот так и познакомились. Анюта просто расцвела. Ухаживал он за ней, слава тебе господи, не долго, но очень красиво.

Поженились они — а тут вдруг Володя. Живой! Его мать и то надеяться перестала и Анюту не осуждала. Да и Володя потом на Анечку зла не держал. А у него очень тяжелое ранение было, с контузией, по госпиталям кочевал, память долго восстанавливал, потом речь. В общем, домой писать не спешил, не хотелось перед матерью и Аней беззащитным инвалидом предстать. — Варвара Ильинична улыбнулась. — Мне не хотелось бы никого осуждать, но, по-моему, Володя в госпитале больше о своих чувствах думал, чем о чужих. Мать, конечно, простила, что сразу не написал, ей главное, что сын жив. А вот Анюта…. — Она тяжело вздохнула, расправила на коленях свой заплаканный платочек. — Вернулся он, узнал, что Аня только-только расписалась и что муж намного старше, и решил, что это она от отчаяния и еще не поздно все исправить. И приехал сюда, на улицу Восстания. У них с Аней был тяжелый разговор. Тяжелый для всех, и для Ивана Дмитриевича. Он ведь, золотой человек, готов был ее отпустить, хоть и с болью в сердце. У него, бедного, за ту ночь седых волос прибавилось. Но Аня сказала, что уже поздно что-то менять, что она любит мужа. И ни разу не пожалела. Вот, собственно, и вся история. Володя понял, простил и больше ее не беспокоил.