Сезон отравленных плодов - Вера Богданова

Женя заедает его рассказы гречкой, молчит. На ее памяти Амин ничего и никому не предлагал, кроме разговоров о себе любимом. Она привычно злится на эту болтовню, но возражать не возражает. Не хочет и не должна показывать, что знает больше положенного.

привет, приходит ей на телефон. как насчет ужина завтра?

Женя вспоминает круглые, слегка навыкате глаза и выражение лица – встревоженное, почти голощаповское. Тот парень приносил ей домой мед и лимоны, когда она болела в декабре. Такой милый. Бесконечно хороший, но Женю совершенно не цепляющий.

Она пишет: не могу, извини.

Рыба фугу, выхватывает она из речи Амина. Токсин парализует мышцы, противоядия нет. Сначала подаются менее ядовитые части, затем более ядовитые, те, что рядом с брюхом. Немеют руки, ноги, челюсти, наступает легкая эйфория.

Тоня забыла про еду и, раскрыв беззащитные глаза, слушает, кивая и изредка вставляя свои пять копеек. До этого они с Амином не общались в принципе, он всегда смотрел сквозь нее, будто она – часть весеннего тумана.

ты замечала, что Голощапова на Монро похожа? – приходит сообщение, когда после обеда Женя возвращается на рабочее место.

думаешь? – отвечает она.

круто, что она японский знает, да?

очень) она классная

Женя представляет того-кто-понял-бы, его объятия, в которых тонет. Ночной ветер, затекающий в окно машины, крупные белые мотыльки, луна над полем горчично-алого оттенка, как пузырь, наполненный жидкостью с примесью крови. Долгие и жадные поцелуи, вкус которых она уже забыла. Близкое, слитое с ней телесное тепло. Близкое ровное дыхание во сне.

Как он сейчас? Уже забыл о ней? Ломает ли его так же, физически, до сих пор?

Она мысленно пишет ему, тому-кто-понял-бы.

как перестать чувствовать совсем? как наконец забыть? как у тебя вот это получилось?

А другой, тот-кто-понял-бы, молчит. Не знает, что сказать.

«Следующая остановка “Академический колледж”», – сообщает троллейбус, когда Илья влезает внутрь и продавливается к окну. Двери закрываются, троллейбус едет дальше по Качинцев, вдоль тротуара, который покрыт асфальтом лишь местами: вот есть асфальт, а вот и нет его, только смерзшаяся за зиму земля, мокрый песок.

К Илье бочком пробирается кондуктор, отщипывает билетик. Илья прячет билетик в карман, к другим таким же, смятым и слежавшимся в бумажный грязноватый ком, и смотрит, как бронированные серой плиткой пятиэтажки сменяются рынком, потом военным госпиталем на проспекте Жукова, затем начинается частный сектор, некоторые дома – как шесть квартир Ильи. Илья надеется когда-нибудь купить такой. Тогда они с Машей заведут еще одного ребенка. Он смотрит на панельные многоэтажки, будто проржавевшие в ветреном, резко континентальном климате, – от крыш по стенам спускаются рыжие потеки. Ближе к набережной становится почище, покрасивей, но неуют все равно сквозит промозгло: много закрытых магазинов, ветер перекатывает мусор, волочит его по тротуарам, витрины пыльные. Илья открывает «ВКонтакте», добавляет всех постучавшихся в друзья. Одна, блондинка модельной внешности, судя по профилю, нейробиолог (что вряд ли является правдой), сразу отправляет ему стикер – кот с сердечком. Илья просматривает ее страницу – вроде не бот и не эскорт. Решает ответить что-нибудь потом, пока не до нее.

Он часто ездит на троллейбусе – машина ломается. Илья взял ее за удобство, мог спокойно разместиться в ней, с его-то ростом. В багажник многое влезало, и детское кресло вставало на заднем сиденье с запасом на Анькины длинные ноги. И внешне красивая, спортивного вида. Сперва, почти сразу после покупки, скончались датчики заднего парктроника. Начался стук, оказалось, рулевая рейка, пришлось менять. Сейчас вышли из строя катушки зажигания, машина снова в сервисе. А на троллейбусе удобно, конечная остановка прямо у работы. Это если не надо Аню забросить на рисование или ехать за продуктами на рынок и отвозить часть теще, которая живет в Волжском. Раз в неделю у Ильи такое приключение – стоять в пробке на мосту у ГЭС. Там вечно либо все перекопают, либо кто-нибудь столкнется, и привет.

Троллейбус успокаивает, особенно когда с утра настроение дерьмо, когда Илья вылетает из квартиры, не чувствуя себя, до конца не проснувшись, с невнятным тоскливым болотом, которое проваливается в груди. Троллейбус тихо и спокойно тащит Илью мимо администрации города за Волгоградской городской думой, мимо Волгоградской областной думы, мимо администрации Центрального района и коричневого, как кусок глины, здания областного суда. Мимо памятника морякам-североморцам, за которым высятся колонны элеватора – кусок промышленного Рима с надписью: «Город-солдат, город-герой на вахте мира и труда». А потом снова к многоэтажкам в плитке и гаражам, где у Ильи стрелковый клуб.

Клуб, по сути, принадлежит богатому приятелю, который когда-то заметил Илью на соревнованиях. Он дал деньги и уехал, а Илья все делает с тех пор один, отчитывается по расходам и доходам. Каждый день доказывает, что ему поверили не зря. Прибыль пока небольшая, аренду площади и зарплаты Илья закрывает, и ему самому остается немного – нормально. Не шиканешь, конечно, и на дом пока не хватает, но жить можно. Илья сам работает инструктором, зарплату себе поставил, как у уборщицы, ровно столько, чтобы выплачивать ипотеку. По итогам месяца он получает больше.

В Волгограде стрельба не особо популярна. Сегодня три ученика, это неплохо. Два ходят регулярно, более-менее знают, что делать. Третий в первый раз пришел, и Илья предчувствует геморрой. Объясняет технику безопасности, как целиться, что «глок» – это тебе не карабин, правая рука должна быть расслаблена, левой, наоборот, надо держать сильнее, не то будет уводить прицел. Раз – ученик ухватил неправильно, во время стрельбы большим пальцем правой руки сбросил магазин. Стандартная ошибка. И опять по новой: показываем, как правильно держать, чтобы не нажимать пальцем ничего, зажмуривать один глаз лучше не надо, второй устанет быстро, зрение сядет, лучше привыкать смотреть обоими или цеплять на очки бумажку.

Один магазин отстреляли. Пахнет пороховым дымом, Илья собирает упавшие гильзы, кричит:

– Сереж, мишени!

И так целый день.

– Опять натекло сегодня! – кричит Маша с кухни, стоит Илье переступить порог.

Все умиротворение, созданное мерным покачиванием троллейбуса, сходит на нет. Не разуваясь, Илья топает в спальню, глядит на люстру. Вокруг нее по свежей побелке расползлось влажное пятно, которое – о, Илья знает! – скоро высохнет и станет желтым, как моча.

Илья сбегает по лестнице, идет к соседней пятиэтажке, в управляющую контору, но та давно закрыта, работает только с тринадцати до семнадцати часов, к двери приклеена бумажка, что в следующие три дня приема населения не будет. Илья возвращается домой, попутно дозваниваясь до аварийной службы, – да, крыша протекла, нет, они закрыты, да, надо составить акт, они еще три дня работать не будут, вы мне что предлагаете, в суд обращаться, мы один выиграли уже, спасибо, жду. Затем он наконец ест – Маша ставит перед ним борщ, мясо тушеное, корзинку с нарезанным хлебом, чай, сама молча уходит в большую комнату. Слышно, как включился телевизор. Илья ест, глядит в окно.