Сезон отравленных плодов - Вера Богданова

– Вы не могли бы подвинуться? – просит тетку Даша. – Я рядом с сыном сяду.

Тетка нехотя двигается, Даша садится.

– Нормально нельзя было попросить, – говорит тетка не то чтобы громко и не то чтобы Даше – просто бросает в воздух.

Даша подачу принимает, лениво переспрашивает:

– А я как попросила?

– С претензией! – отвечает тетка, поджимает губы куриным гузнышком.

Вот тебе и на. Даша вздыхает. Как же она устала. Она и в магазине-то наслушалась – одна покупательница сломала молнию у платья, померила, сдала, ушла, а Дашке потом пришлось бежать в ателье, за свой счет менять молнию.

Шея болит, башка болит.

Даша придвигается к теткиному уху, к морщинистой мочке под беретом из ангоры.

– С претензией я только уебать могу, тебе понятно?

Тетка замирает, глядит перед собой. И правильно, и пусть молчит, по Дашке видно же – и правда уебет. У каждого бывают плохие дни и плохое настроение, но это же не повод вываливать его на окружающих.

Не повод, блядь.

Живет Даша в Котельниках, снимает двушку рядом с Белой Дачей, в нескольких остановках от маминого дома. Вообще, к ним тянут метро, планируют открыть в две тысячи пятнадцатом, у Новорязанки, но пешком идти все равно далековато. А пока Даша с Глебом ездят домой на маршрутке от «Выхино», платят за одно место – Глеб всегда сидит у Даши на коленях.

Дом, где они живут, новый, квартира с просторной кухней и удобной планировкой выходит окнами на тыл Первомайского комбината, на территории которого склады, ремонтные услуги, еще кому-то помещения сдают, лают собаки по ночам. Между Дашиными окнами и комбинатом проходит ЛЭП, линует небо похожими на струны проводами, которые уходят в перспективу. Стальные вышки напоминают Даше тотемные столбы.

Иногда ей кажется, что провода гудят и нагревают стену дома.

Иногда ей кажется, что можно на них запрыгнуть и побежать со всех ног по прямой, к точке, где они слипаются в одно. Врезаются в белесый зимний сумрак.

Иногда ей это даже снится.

Родила Даша в восемнадцать, от кого – сама не поняла. В то время она ни с кем особо не встречалась, так, трахнулась с двумя, один вообще из клуба, имени она не помнила, да и лицо осталось смутным пятном. Был еще мужик лет тридцати, прибился к их компании, пили на лавочке в парке после майских. Дашу тогда повело сильно, обычно не вело так от пары пива. Часов в двенадцать тот мужик вызвался проводить ее до дома. У подъезда вдруг ухватил за руку и утащил в кусты, полез целоваться и под юбку. Слюнявый был очень. «Красивая, какая ты красивая», всё говорил. Даша сперва его отталкивала, но сла́бо – мир кружился и кренился, – потом сдалась. Мужик ее трахнул без защиты, помог встать, одернул юбку, проводил до двери. Даша легла спать не раздеваясь, едва справляясь с вертолетом. О сексе в кустах никому не говорила, а смысл? Что, разве стали бы того мужика искать?

В общем, через месяц она заметила, что месячных нет, сперва забила – у нее часто бывали сбои цикла. Олька сказала – ты чего, купи тест. Даша забегалась, забыла, затем купила все-таки, попи́сала, а там две полоски. Пошла в поликлинику. Просила аборт по ОМС, но врачиха сказала строго: с матерью чтоб пришла, до восемнадцати не имею права без родителей, и ты вообще подумай, он же живое существо. Как Даша узнала через много лет, ей не имели права отказывать, должны были все сделать, и бесплатно.

Денег на платный аборт взять было неоткуда. А внутри Даши быстро текло время, творилось что-то неправильное, нежеланное, что-то ломалось, срас-талось неправильными углами. Как будто рос тринадцатый аркан, костлявая смерть заполнила Дашу изнутри. Даша чего только ни делала: ванны горячие принимала, в бане парилась, тяжести таскала, пила молоко с йодом – без толку. Даже прыгнули с Олькой со второго этажа. Ногу потянула, а Глеб остался. Железной вешалкой для одежды решила себя не протыкать, рассказала матери. Мать отнеслась на удивление спокойно, сказала: да чё ты, помогу, конечно, ты рожай. Ну, Даша и родила.

После родов Оля пропала, стала тусить с другими девчонками. А Даша тусила у песочницы с коляской, развлекалась журналами и картами Таро, смотрела, как весна во дворе сменяется летом, лето – осенью, маленькие подгузники сменяются на бо́льшие размером, грудное молоко – на смесь и баночки с пюре. Прогулки вокруг дома, как по тюремному двору. Как будто жизнь отняли. Первый год она к Глебу почти не подходила. Он орал постоянно, качай не качай его, никак не затыкался, не закрывал алый беззубый рот. Как его успокоить, как приструнить? Даша не знала, не хотела знать, иногда просто запиралась на кухне и накрывала ладонями уши, чтобы не слышать этот визг. Нет Глеба, его не слышно, в квартире нету никого.

Лучше бы его не было, не было, не было.

Лучше бы он не рождался.

Два-три раза в неделю в гостях у Даши с Глебом остается Саша. Саше двадцать девять, он капитан полиции, веселый парень, любит погулять. Дашка его встретила в общей компании, когда Глеб наконец подрос и стал оставаться у матери на ночь. С друзьями пила пиво на Кирова, сразу Саню заметила, когда он подошел пожать кому-то руку: здоровый, классный, громкий. Потом пошла в туалет мимо стола, где Саня сидел, Саня ее окликнул, познакомились. Ну и закрутилось, уже полтора года вместе. Между ними бывает всякое, конечно. И очень хорошо: Са-ша заботливый, всегда откроет дверь, сумки дотащит, всегда спросит, не голодна ли Даша, не холодно ли ей, чем она занималась днем. Всегда приедет, если надо, и трахается как бог.

Даше нравится, как на него оборачиваются женщины в торговом центре, как он оттирает плечом людей в метро, чтобы ей было посвободнее. Приятно, когда он сам выбирает ей блюдо в кафешке. Через месяц после того, как они замутили, Сашка пошел к матери с цветами и вином, хотя Даша не собиралась их знакомить, рано. Они посидели, мама быстро настругала салат, мясо потушила, расспросила Сашку о семье (мама и сестры живут в Бийске, папа умер), о работе (в полиции в Москве на Юго-Западе), об увлечениях (охота). Мама осталась в восторге, что с ней бывало редко. Похвалила Дашу, будто та нашла не мужика, а нефтяное месторождение на шести сотках.

Но бывают дни совсем хреновые.

У Раевского, владельца магазина, где Даша работает, день рождения, который он решил отметить с персоналом. Привез шампанского, коньяка, торт «Прага», три штуки, расставили все на витрине у кассы. Дашка позвонила матери, попросила съездить забрать Глеба из сада, сама сбегала за пластиковой посудой в продуктовый. Раевский – мужик хороший, отгулы, если Глеб болеет, дает без вопросов, девочкам на Восьмое марта цветы дарил, а Дашке – отдельно, пока никто не видел, – подвеску серебряную на цепочке. Может просто так на точку заехать и шоколадку привезти к чаю.

И вот они отмечают, быстро выпивают все, Алина откуда-то притащила семгу копченую ломтиками, ее тоже уминают с белым хлебом. Под шумок Даша приобнимает Лену, Лена отстраняется. Жаль. После они закрывают точку и все вместе идут по уже пустому тихому ТЦ на выход. Кто-то включает музыку, Даша, приплясывая, выходит первая в морозную черноту, под фонари, и тут видит белую Сашкину «мазду».