Суета сует - Наталия Рощина

Еще вчера она ощутила непривычно настойчивую тяжесть в боку, но решила не обращать на нее внимания. Так бывало частенько: поболит и перестанет. Обычно в эти периоды Мила садилась на диету. Максим каждое утро готовил для нее овсянку на воде, заваривал зеленый чай, желчегонные травы, следил, чтобы она меньше курила. Потом она начинала капризничать, отказываться от скользкой каши и некрепкого чая, однако уговоры мужа действовали на нее лучше любой медикаментозной терапии. Максим говорил так уверенно, так убедительно, а ей нравилось чувствовать себя ребенком, о котором заботятся. Но теперь переживать о ней было некому. Еда последние полгода всухомятку, на ходу, сигарета за сигаретой, походы к диетологу, на которые ее так убедительно настраивал Смыслов, канули в Лету. Мила заботилась о себе с постоянной оглядкой на убегающее время, время, которого всегда не хватало и не хотелось тратить его на пустяки. А дежурства у плиты было для Милы именно тем, на что жаль растрачивать драгоценные часы. Даже пожаловаться некому, все забыли о ней. Все отказались. Хотела маме позвонить. Обычно все дети поступают так в трудную минуту. Все, но не Мила. Наверное, теперь ей было настолько плохо, что она все-таки решилась. Набрав номер, она не смогла заставить себя говорить с родителями. Они не должны знать, что у нее полно проблем, что здоровье ни к черту, что она раскаивается во многом. К тому же мама дала ей понять, что не одобряет развода с Максимом. Ее слова больно резали слух:

— Двадцать пять лет вместе — это не тот срок, когда можно просто забыть о существовании человека, — Елена Антоновна сверлила дочь тяжелым взглядом. — Мы по-прежнему будем считать его близким нам человеком. И на все праздники он будет нашим гостем.

— А я?

— A ты вольна в своих поступках и можешь продолжать отталкивать всех, кто тебя любит. К чему ты придешь, Мила?

— Мамочка, мне не понятна твоя ирония, — защищалась та.

— Может быть, ты заведешь себе мальчика лет на десять младше? Будешь строить из себя счастливую влюбленную, исправишь данные паспорта. Это сейчас модно.

— Мне плевать на моду. Я разводилась не из-за мальчиков!

— Да, конечно, зачем тебе хлопоты. Это ведь любить надо, отдавать, а ты привыкла брать, грести! — Елена Антоновна закрыла уши руками, увидев, что дочь собирается ей возразить. — И не желаю больше ничего слушать! Живи, как знаешь!

Мила почувствовала, что вот-вот заплачет. На нее нахлынула жалость к себе, такой несчастной, одинокой, проведшей отвратительный отпуск, а теперь еще этот приступ. Смыслова подняла вверх лицо, смахнула слезы, боясь, как бы не размазалась тушь, вытерла салфеткой губы. Нельзя распускаться и впускать в себя горечь. Даже наедине с собой нельзя давать себе слабинку.

В небольшом зеркале Смыслова увидела свое раскрасневшееся лицо, блестевшие глаза. Сейчас она придет в себя и вернется в студию. Выпьет сладкого чая и почувствует себя намного лучше. Ей еще нужно сделать несколько звонков, поговорить с осветителями. Кажется, сегодня они перестарались, а оператор часто брал боковой план, чего Мила не любила. Один небольшой дефект в своей внешности она критиковала открыто и всякий раз делала акцент на это:

— У меня ассиметричный нос. Надеюсь, профессионалам не составит труда не показать этот недостаток? — при этом Мила кокетливо улыбалась. На самом деле нос волновал ее больше, чем она пыталась показать. Сколько раз она говорила себе, что нужно сделать пластику, Это ведь такой пустяк — подправить искривленный хрящик. Но боязнь врачей, больничной атмосферы напрочь лишали ее решимости в последнюю минуту. Даже Максим подшучивал над ее комплексами. Он делал это не со зла, пытаясь тем самым раззадорить ее, заставить забыть о ненужной затее. Его шпильки Мила всегда пропускала мимо ушей. Хлебников и стилисты молчали — это главное.

Поправив волосы, Мила еще раз посмотрела на свой искривленный нос, провела по нему кончиком пальца и, вздохнув, собралась открыть замок кабинки. В последний момент замешкалась, одергивая юбку, и тут услышала стук каблуков. Почему она сразу же не открыла дверь, Мила не могла себе объяснить. Кто-то вошел в туалет, осторожно прикрыв за собой дверь. Раздался сдавленный смех. Явно что-то обсуждалось до того.

— Ну, как тебе этот стремительный выход после эфира? — спросила одна из обладательниц приятного, высокого голоса. Чиркнула зажигалка, в воздухе распространился запах табака. Мила зажала нос. Сейчас этот аромат вызывал у нее неприятные ощущения. — Куда это ее понесло?

— Бледнее смерти была, — ответила другая собеседница.

Мила вдруг отпустила дверную ручку и замерла внутри кабинки. Она поняла, что речь идет о ней. Нужно было сразу же выйти и отправляться решать технические вопросы, но ноги словно приросли к кафельному полу. Прижавшись спиной к стене, она думала только о том, чтобы не обнаружить своего присутствия. В висках кровь стучала от волнения. Мила боялась, что этот предательский стук слышен не только ей.

— Знаешь, а ведь ей скоро найдут замену, — Мила насторожилась, заранее испытывая неприязнь к обеим участницам диалога. — Высокомерная сука! Она думала вечно кривляться в объектив камеры!

— Ага, фригидная стерва! — вторил второй голос из соседней кабинки.

— Незаменимых нет. Шеф давно присматривает ей замену, кажется, нашел.

— Ты об Одинцовой?

— Да, — обладательница высокого голоса явно получала удовольствие от сказанного.

— А может быть, наша звезда уже в курсе?

— Вряд ли. Ты же видишь, как она идет по коридору, как снисходит до того, чтобы замечать нас. Нет, это будет для нее ударом. Всех ведь вокруг себя разогнала. Пусть теперь попарится в полном нокауте!

— А ты чего на нее такая злая? — женщина вышла из кабинки, и по журчанию воды Мила поняла, что та моет руки.

— Тебе, что ли, она что-нибудь хорошее сделала?

— Не сделала, а я и не жду. Здесь такие акулы вокруг, не до добра им. Там, где деньги, подружка, там человеческие ценности на заднем плане. Каждый ждет своего часа, чтоб ножку подставить. И как ни осторожничай, а и по тебе зазвонит колокол.

— Ладно, интеллектуалка. Так красиво плетешь. Скоро мы увидим агонию нашей бессменной телевизионной богини. Муж ее бросил, сын, говорят, не жаждет общения. Вот погонят со студии… Скорее бы!

— Ждать осталось меньше, чем ты думаешь. Пойдем, а то у стен тоже бывают уши. Мы и так разговорились не по делу.

Хлопнула дверь, голоса еще какое-то время звучали в коридоре, потом стихли. Мила стояла, прислушиваясь к окружившей ее тишине, давившей на уши до звона, до тошноты. Потом она дрожащей рукой открыла дверцу кабинки. Автоматически подошла к рукомойнику, до конца раскрутила кран надолго смотрела, как вода, журча, плещется и исчезает в сливном отверстии.

— Вот так же незаметно и ты уйдешь с экрана, — тихо сказала Мила, прикладывая мокрые ладони к горящим щекам. Она даже не заметила, когда ее отпустила боль. Сейчас под правым ребром осталось ощущение тяжести, но это казалось мелочью, не заслуживающей внимания. Мила оперлась о рукомойник и усмехнулась. — Даже шестерки знают об этом, а ты все витаешь в облаках… Уйдешь бесследно, бессмысленно, просто потому, что пора освободить место новым любимцам Хлебникова.