Чикаго - Аля Аль-Асуани

— С каждым днем я привязываюсь к тебе все больше, а мы до сих пор не говорили о будущем.

Она удивилась собственной смелости. Она ли это, застенчивая Шайма, принимает у себя в доме мужчину и разговаривает с ним в таком тоне?

— Будущее в руках Аллаха, — сказал он неуверенно, используя последний шанс избежать разговора на эту тему.

— Тебе необходимо понять, в какое положение ты меня ставишь. Ты мужчина, и тебя никто не осудит за то, что ты делаешь. А я девушка, и моя семья строгих правил. Все, что происходит между нами, добрые люди — а такие найдутся! — передадут в Египет. Я не собираюсь позорить свою семью.

— Мы не делаем ничего плохого.

— Делаем. Наши отношения не соответствуют традиции. Это идет вразрез с принципами, на которых меня воспитывали. Мой отец, да будет милостив к нему Аллах, был просвещенным человеком и ратовал за то, чтобы женщина училась и работала, но это не значит, что я позволю себе что-то, дающее повод обо мне плохо говорить.

— О тебе никто не скажет дурного слова, Шайма.

Но она продолжала, будто не слышала:

— Зачем нам ходить куда-то вместе? Зачем ты здесь у меня? Не говори, что мы коллеги, потому что у этого понятия есть границы. Мы должны руководствоваться рассудком и сдерживать чувства. Послушай, Тарик, я тебя спрошу и хочу, чтобы ты ответил мне честно.

— Да.

— Кто я для тебя?

— Подруга.

— И только? — спросила она мягким шепотом.

Его сердце екнуло, и он сказал дрожащим голосом:

— Дорогой мне человек.

— И только?

— Я люблю тебя! — сорвалось у Тарика, как будто он сопротивлялся, но в какой-то момент сдался. Сразу стало легче, как будто он произнес волшебное слово, открывающее все двери. Она улыбнулась, нежно посмотрела на него и прошептала:

— Скажи еще раз.

— Я люблю тебя!

Они продолжали смотреть друг на друга, не веря в случившееся, как будто пытались не выходить из того состояния, к которому пришли, не зная, что делать дальше. Она поднялась и унесла поднос с пустыми стаканами, потом сказала голосом, слаще которого он не слышал:

— Я приготовила Умм Али. Принесу тебе попробовать.

Не дожидаясь ответа, она удалилась на кухню и вернулась с блюдом в руках. Она шла, покачиваясь, уверенно и кокетливо, как будто чувствовала в этот момент свое совершенство и женственность. Тарик встал, чтобы принять у нее блюдо, но неожиданно для себя схватил ее за запястье. Он притянул ее к себе настолько близко, что она кожей почувствовала его горячее дыхание. Шайма со всей силы оттолкнула его и закричала, задыхаясь:

— Тарик! С ума сошел?!

За зелеными оконными шторами, в комнате, полной книг, покрывшихся за долгие годы следами табачного дыма, Джон Грэхем хранит сундук из темного дерева, украшенный старинной медной гравировкой. Он плотно закрывает его и забывает о нем на долгое время, затем ему неожиданно что-то приходит в голову, он запирается в кабинете изнутри на щеколду, тяжело дыша, выволакивает сундук в центр комнаты, садится на корточки, извлекает содержимое и раскладывает его перед собой на полу. И тогда перед ним предстает вся его жизнь: черно-белые фотографии, где он запечатлен молодым, вырезки из газет шестидесятых годов со злободневными заголовками, гневные революционные заявления, направленные против государства, брошюрки с фотографиями детей и женщин, убитых или изуродованных во Вьетнамской войне (некоторые из них настолько ужасны, что за все это время он научился не задерживать на них взгляд), вручную сделанные цветные приглашения на демонстрации и рок-концерты под открытым небом, программы фестиваля в Вудстоке, плакаты с узнаваемыми символами любви и мира, индийская дудка, на которой он профессионально играл… Затем самое дорогое: металлический шлем, который он сорвал с головы полицейского во время стычки, произошедшей в ходе демонстрации. На старых фотографиях Грэхем — худощавый молодой человек с неаккуратной бородкой, длинными волосами, собранными в хвостик, в широкой индийской рубахе, джинсах и сандалиях. В «парковые дни», как он их сам называл, он ел, пил, курил марихуану, ходил на митинги, спал и занимался любовью в известных чикагских парках — Гранд-парке и Линкольн-парке.

Грэхем был одним из тех дерзких молодых людей, которые выступали против войны во Вьетнаме и заявляли, что отвергают все — церковь, государство, брак, работу и капиталистическую систему. Большинство из них оставили свои дома и семьи, бросили работу и учебу и проводили ночи в политических дискуссиях, покуривая марихуану, распевая песни, играя на музыкальных инструментах и занимаясь любовью. Днем же они разжигали пламя протеста. В августе 1968 года Демократическая партия собралась на съезд в Чикаго для избрания нового кандидата на пост президента Соединенных Штатов. Десятки тысяч молодых демонстрантов выступили против него. На исторических кадрах, которые транслировались на весь мир, они спустили американский флаг и подняли вместо него окровавленную рубашку, потом притащили жирную свинью, завернули ее в этот флаг и усадили на высокую кафедру, заявив, что это животное — лучший из кандидатов в президенты! Криком, насмешками, свистом и аплодисментами демонстранты выразили свою поддержку кандидату-хряку. Смысл их послания был очевиден: государственная машина в основе своей не может не быть гнилой, какие бы люди за ней ни стояли. Американские политики посылают детей бедняков на смерть во Вьетнам, чтобы приумножить свои многомиллионные доходы, в то время как их собственные сынки живут в безопасности, купаясь в роскоши.

Американская мечта — это иллюзия, гонка, в которой не будет победителя, но которая заставляет американцев трудиться в поте лица и участвовать в беспощадной конкуренции ради дома, престижной машины и летнего дачного коттеджа. Всю жизнь они проводят в погоне за призраком, а под конец обнаруживают, что обмануты и что победители этой гонки были известны заранее — горстка миллионеров, в чьих руках сосредоточено все. Процент миллионеров по отношению к остальным гражданам за пятьдесят лет остался неизменным, в то время как число бедняков постоянно росло.

День избрания хряка на президентство был историческим. Послание митингующих повлияло на общественное мнение, и миллионы американцев задумались о том, что, возможно, эти молодые люди правы. Произошли серьезные столкновения с полицией, парки превратились в поля боевых действий. Полицейские разгоняли демонстрантов с особой жесткостью и всеми имеющимися средствами — тяжелыми дубинками, водяными пушками, слезоточивым газом и резиновыми пулями. Студенты защищались, бросая камни и горящие баллончики со спреем для волос, превращавшиеся в их руках в мини-гранаты. Машины «скорой помощи» увозили сотни раненых, многие из них были смертельно ранены, сотни других арестованы. В тот день Грэхему дубинкой рассекли голову, и он две недели пролежал в больнице. До сих пор за ухом у него виднеется шрам.

В то время шла настоящая борьба: его несколько раз задерживали и приговаривали к тюремному заключению на разные сроки. А однажды он отсидел полгода по обвинению в возмущении общественного порядка, порче государственного имущества и нападении на полицейских. Однако он нисколько не раскаивался.