Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский

слабой стороны русской армии, то последняя была бы скоро серьезно скомпрометирована громадным бегством из войска.

Нужно отнести к чести некоторых благородных и рассудительных адыгов, что они все испробовали, чтобы прекратить эту позорную и вредную торговлю. Очень мудрую и гуманную политику проводил в этом отношении наиб Мохамед-Эмин. Во время своего господства он преследовал строгими наказаниями тех, которые были виновны в позорном оскорблении обычая гостеприимства; он устроил даже в Абадзехии на реке Шавготча (вблизи истоков ее) род христианской солдатской колонии, где было собрано в то время около 800 человек, которые занимались всевозможными ремеслами и земледелием. Эта колония изо дня в день делалась все более цветущей, беглецы приобретали себе постепенно оружие. Мохамед-Эмин думал о военной организации этих людей и об образовании так необходимой для страны артиллерии. Во всех мехкеме службу при помещениях для арестованных и на караулах несли русские беглецы. Разбросанно живущие в стране получали вольные грамоты от народных собраний, не продавались как рабы, не выдавались русским; беглые казаки принимали участие во всех набегах адыгов против русских и руководили ими; хорошо зная расположение правого берега Кубани, где они родились и служили, они были для русских страшными и опасными врагами. Это положение беглецов начало серьезно беспокоить русских, хотя оно еще распространялось не на всю страну, а только на Шапсугию и Абадзехию. Жители Убыхии, для которых торговля этими людьми была очень выгодна и которые никогда не признавали вполне власти наиба, обращались с беглецами так же, как и раньше. Однако и там их положение начало улучшаться. Такое состояние продолжалось до 1854 года.

Когда в начале Восточной войны Оттоманская Порта, введенная в обман Сефером Занок и некоторыми другими интриганами, не только не поддержала влияние наиба, но подорвала его и назначением Сефера пашой и губернатором разрушила начало внутренней организации, Шапсугия сейчас же отпала от Мохамед-Эмина. Убыхия, которая никогда не хотела подчиниться никакому порядку, стала почти во враждебные отношения к нему; только Абадзехия, несмотря на все турецкие интриги, осталась верна добровольно избранному им начальнику, хотя и там новое и еще слабое устройство было сильно скомпрометировано. Кто, однако, потерпел больше всего от турецкой интервенции – это христианские беглецы. Назначенный пашой черкес князь Сефер Занок подал плохой пример, взяв себе сейчас же дюжину рабов; все абазы охотно последовали его примеру. Колония в Абадзехии также распалась. Мохамед-Эмин, власть которого поколебалась, не был более в состоянии поддержать их; однако беглецы, хотя и рассеянные, там, где его влияние еще имеет значение, находятся все же в более благоприятных условиях, чем там, где возвратилось к прежнему беспорядку.

Участь военнопленных ни в чем не отличается от участи перебежчиков, они только более внимательно охраняются. Если в руки абаза попадает офицер, то это считается большим счастьем – за него вымогается возможно больший выкуп. Казаки, попадающие в плен к адыгам, часто тоже выкупаются своими семействами за высокую цену; напротив, военнопленный линейный солдат имеет мало надежды увидеть свой полк, потому что, как выше уже было замечено, он оценивается русскими при выкупе в 10 серебряных рублей, в то время как беглец стоил не меньше 50, а часто больше 100 рублей. Адыг поэтому предпочитает оставить такого пленного работать у себя или продать его в стране или туркам, где получит за него не менее 25–30 рублей. Вследствие этого пленные солдаты почти никогда не возвращаются назад, если они не происходят случайно из зажиточной семьи, которая могла бы внести выкуп. Если абаз знает, что его пленник имеет средства, чтобы освободиться, то положение этого последнего хуже, чем тех, на освобождение которых нет надежды. Пленного офицера или солдата (т. к. различия между чинами адыг не понимает) мучают самыми тяжелыми работами, голодом и ужасным содержанием, чтобы вынудить большую сумму и ускорить выкуп.

Больше всего достойны сожаления бедные женщины и дети черноморских казаков и поселенцев, которые похищаются адыгами. Здоровая женщина, которая может еще рожать детей, освобождается только за большой выкуп, и так как абазы знают, что русские женщины во многих домашних работах искуснее, а также работоспособнее, чем их собственные, то они не очень спешат с их продажей.

Я видел много таких бедных женщин у адыгов; некоторые находятся уже много лет в плену, имеют мужа и детей – конечно, также рабов, и впоследствии забывают даже свой родной язык.

Любопытнее всего показалась мне одна бедная женщина, которую я видел на реке Лабе в Абадзехии. Она была замужем за русским беглецом, настоящим московитом, глупым и грубым, оба были, конечно, рабами у одного абаза. Она была похищена два десятка лет тому назад, имела теперь восьмерых детей, которые, т. к. отец и мать разговаривают между собой по-русски, также знали немного этот язык. Она имела что-то в своей манере говорить, что позволяло заключить о ее знатном происхождении, знала несколько французских слов. Ей еще не было десяти лет, когда ее похитили. Она помнила, что ее мать умерла еще раньше, что она жила в прекрасном доме и видела своего отца в красивой форме с блестящими эполетами. Она помнит о нападении адыгов на их загородный дом в Черноморье, об ужасном сражении, о смерти отца и поджоге дома; она сама была взята на лошадь и увезена бешеным галопом одним молодым абазом, тем самым, который теперь является ее господином. С этого времени она живет в этом доме, вытерпела много нужды и позора; когда сделалась старше, ее выдали замуж за абазского раба, которого, однако, через шесть месяцев продали туркам; позднее выдали ее за русского, от которого она имеет восьмерых детей.

Я спросил ее, не желает ли она возвратиться в свою семью; я хотел сделать все возможное, чтобы помочь ей в этом отношении. «Нет, – ответила она, – мои родители умерли, родственников я не знаю, поэтому никто не хотел во мне принять участия и выкупить меня, хотя Цако (имя ее господина), особенно в первые годы, очень старался получить за меня выкуп. Я имею детей, которых мне не отдадут, муж мой дезертир, не может меня также сопровождать; я даже не умею молиться, что я буду делать в России?» Я спросил ее, чувствовала ли она себя иногда все-таки счастливой. Она указала на своего мужа, действительно отвратительного парня, и залилась потоком слез.

Такова история почти всех похищенных христианских женщин и девушек. Вначале отчаяние, потом тупая покорность судьбе и никакого стремления возвратиться на родину. Большая часть детей таких матерей не понимает по-русски и живет, как большинство абазов, без всякой религии; похищенные дети, как