Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский

правило, скоро забывают свой язык, и позднее их не отличить от абазов.

Если судьба русского пленного в горах безотрадна, то мало завидна и участь абаза, взятого в плен русскими. В открытом бою русские редко берут пленных, иногда им удается нападение на жилища или на пастухов, иногда русские крейсера берут в плен адыгов, едущих на турецких сандалах к анатолийскому берегу.

Хотя это, при осторожности лазских моряков, близости анатолийского берега и большом протяжении свободного абазского берега, не особенно часто случается, однако бывает ежегодно несколько случаев, что такое судно перехватывается. Это большое горе для многих семей, ибо на таком сандале часто находится от 60 до 100 человек, большей частью купцов или торговцев рабами с их живым товаром. Иногда едущие при опасности предпочитают смерть плену и уничтожают себя и свое судно, прежде чем их схватит враг; иногда они защищаются, хотя, конечно, без успеха; обыкновенно же не оказывают никакого сопротивления. Захваченное судно отвозится со своим грузом в какую-нибудь русскую гавань, и пленники заключаются в тюрьму крепости. Те, за которых вносится большой выкуп, требуемый русскими, сейчас же освобождаются, что часто невозможно за редкостью звонкой монеты в стране адыгов. Деньги всегда требуются прежде всего русским военным командованием, и это вернейшее средство освобождения; если адыг не в состоянии внести указанную сумму, то требуется выдача беглецов. Военнопленные оцениваются не выше десяти рублей.

Обращение с попавшим в русский плен адыгом нельзя назвать человеческим. Его гонят со связанными на спине руками или же группами в железных ошейниках из одной крепости в другую, напоследок в Сухум-Кале, Анапе или Екатеринодаре заковывают их в тяжелые цепи и до выкупа мучают окопными и другими работами. Ни старость, ни уважение, которым пленный пользовался у своего народа, не избавляют его от грубого и плохого обращения и побоев. Его заставляют страдать от голода и холода и придумывают всевозможные духовные и физические муки, чтобы побудить к уплате возможно более значительного выкупа.

Если нет надежды, что пленный будет выкуплен, потому что его семья не может внести требуемое, то он приговаривается к поселению в Сибири, или (если он во время своего плена совершит какое-нибудь преступление против дисциплины, что при таком непривычном для дикого сына гор обращении легко может случиться) ссылке в рудники Урала, или пожизненному пребыванию в одной из бесчисленных военных исправительных рот [50]. Женщины, девушки и дети, если за них не получается выкуп, продаются как крепостные. Во многих русских офицерских семействах на Кавказе служат абазские девушки как крепостная прислуга, мальчики отправляются в казачьи колонии на Тереке, где и воспитываются будущими солдатами царя. Женщины и девушки иногда отправляются на Урал и даже в Сибирь и там распределяются между поселенцами. Адыги, которые всегда поддерживают известную связь в Черноморье, стараются всяческим образом освободить таких женщин и девушек [51], которые находятся между русскими.

Иногда этим несчастным существам удается бегство. Их рассказы о жестокости русских дворовых, гнетущей разнице в положении в русском обществе и страданиях и позоре, которые они терпели, усиливают ненависть и отвращение адыгов к московскому господству. Судя беспристрастно, надо признать, что обращение с военнопленными с обеих сторон варварское; но это легче простить некультурному, даже не имеющему письменности народу, чем генералам, офицерам и чиновникам большой, почти христианской страны, которая уже с давних пор указом Екатерины II сделалась европейской [52].

Очень редко случается, чтобы адыг бежал к русским; перебежчики из Абазии принадлежат большей частью к классу черкесско-татарских пши или уорков. Кроме того, иногда случается, что рабы поодиночке или всем семейством бегут к русским. Причина бегства у первых часто – страх перед кровной местью; у князей и дворян – наклонность к ничегонеделанию и надежда на легкий заработок у русских, у рабов – обыкновенно жестокое обращение их господина.

Как адыги обменивают беглых русских солдат на своих военнопленных или продают их за деньги русским, точно так же встречаются случаи, когда русские возвращают беглых рабов их хозяевам в обмен на их собственных беглецов или по другим политическим основаниям. Однако они никогда не выдают пши, уорка и тфохотля, которые ищут у них покровительства. Причина не очень этичная для христиан, которые уже со времен Екатерины II сделались европейцами, но политически очень полезная. Пши, уорк и тфохотль, который ищет у русских защиты, совершил обычно какое-нибудь преступление и бежит от наказания. Он всегда оставляет свое семейство в стране, имеет всегда с ним связь; он обычно воин, который знает все дороги и тропинки, следовательно, может оказать, как изменник, шпион и проводник, хорошую услугу. Пшитль, напротив, – бедняк, до которого никому нет дела, и обмен его не дает даже одного перебежчика, которого можно было бы в предостережение прочим засечь до смерти; он не даст возможности заслужить расположения его господина, абазского мошенника, который, совершая такую торговлю, этим самым компрометирует наполовину перед своим народом себя как русского друга.

В доказательство русских приемов приведу два примера из многих других. В 1845 году убежали из юнэ уорка Хаджи Али, Цацо-ок, живущего на реке Дшиубе в Шапсугии в получасе ходьбы от берега моря, пятеро рабов-мужчин и укрылись в крепости в Шапсугии, лежащей также на берегу моря на расстоянии пяти часов пути, где в качестве гарнизона стоял русский батальон. Уорк, владелец этих рабов, один из храбрейших и влиятельнейших людей в горах, послал к коменданту крепости требование выдать ему этих бежавших рабов, грозя в противном случае мстить всеми силами. Из форта несколько недель тому назад скрылись трое солдат, которые находились в окружающих горах у адыгов. Русский комендант, чтобы, с одной стороны, обеспечить себе покой и привлечь уорка, а с другой – получить назад своих дезертиров, сделал предложение обменяться беглецами. «Чистоплотная» торговля совершилась. Кто заслуживает здесь большего презрения – необразованный абаз или культурный штаб-офицер? Я забыл имя этого «чистоплотного» господина.

Второй случай, который произошел только два года тому назад, следующий. Из двора тфохотля Узбан-ока из племени Кобле в Шапсугии, живущего в долине реки Хапл на расстоянии шести часов пути от кубанской границы, бежала в 1860 году целая семья раба и искала защиты в русской крепости Адагум, находящейся приблизительно на расстоянии семи часов. Семья состояла из старика, его жены и их семерых детей: четырех девушек и трех юношей в возрасте от 10 до 25 лет. Во дворе того же тфохотля жил на свободе беглец-казак по имени Георгий, известный у адыгов под именем Махмуд. Этот Георгий (Махмуд), который, вероятно, бежал к