Беги от любви - Симона Элкелес

– Нет уж. Вик, люди умирают, – говорит она так, будто я этого не знаю. – Черт возьми, немало моих друзей умерли прямо у меня на глазах. Оправиться от этого нельзя, но нужно жить дальше.

– Я не хочу жить дальше. Мне нравится здесь, на твоем диване.

– Собираешься всю жизнь на нем пролежать?

– Ну да.

– Помни, братишка, что мы живем, взяв время в долг, – говорит Айза. – И когда-нибудь мы все умрем. Поэтому лучше уж жить на полную катушку и послать смерть к черту. В общем, так Пако говорил.

– Умереть я не боюсь, – говорю я.

Но, по правде сказать, я ужасно напуган, потому что убил лучшего друга. Странно, что копы не ищут меня, чтобы навсегда упрятать за решетку. И поделом. Ну то есть я ведь завидовал жизни Трея – у него была девушка, он был умен и талантлив… С Треем Мэттьюсом все хотели общаться, а от меня многим в нашей школе родители велели держаться подальше. Со мной общаться никто не хочет.

– Я разберусь.

– Вик, ты серьезно? Ты уже целую неделю ничего не делаешь, мне от тебя никакой пользы.

Черт возьми, Моника, как только придет на работу, сразу про тебя спрашивает.

– Она приходила? – Ну то есть я знаю, что она должна была приступить к работе, но думал, что после случившегося она оставит эту затею.

Айза кивает:

– Я все повторяю ей, что тебе нужно побыть одному. Вчера она умоляла пустить ее сюда, хотела с тобой поговорить, но я сказала, что тебе не до разговоров.

– Я не хочу никого видеть. Особенно Монику.

Я не говорю Айзе того, что мне так хочется сказать: парень Моники мертв из-за меня.

Айза замирает и поворачивается ко мне.

– Вик, двое парней из тех, в кого я была влюблена, умерли. И все равно нужно жить. Так больно – жуть, но я продолжаю жить. Каждый день. – Она дотрагивается до моей руки. – Я знаю, каково тебе.

– Никто не знает, каково мне, – говорю я. – Даже ты.

НА УРОКЕ У МИСТЕРА Миллера сидеть тяжело, в основном потому, что я никак не могу отвлечься от пустого места впереди – места Вика.

– Никто не знает, где Виктор Салазар? – спрашивает мистер Миллер.

– Он куда-то пропал, – отвечает Кэссиди. – Он ни с кем не общается. – Она переводит взгляд на меня. – Правда, Моника?

Я пожимаю плечами. Почему все смотрят на меня? Да, я знаю, где он скрывается. Но я не собираюсь никому рассказывать. Жаль только, что он со мной не разговаривает. Мне его так не хватает.

В школу Вик не ходит уже две недели. Тут и так все плохо – без Трея. А без Вика это переживать еще тяжелее. Даже не знаю, что делать.

Перед пятым уроком я в коридоре останавливаю его сестру Дани. Она болтает с группой девчонок.

– Можно тебя на минутку? – спрашиваю я.

– Ну ладно, – пожимает плечами Дани.

Говорить с ней тяжело. Она ведет себя так, будто для нее цель номер один – убежать от меня. Дани жестом просит подруг подождать.

– Просто я… м-м… хотела спросить, не общалась ли ты с Виком.

– Когда Вик убежал, папа вычеркнул его из жизни, – говорит она.

– А ты с ним не говорила?

Она мотает головой:

– Слушай, Моника. Я с ним не говорила и не собираюсь этого делать. Я пошла.

С этими словами она обходит меня и присоединяется к подругам, так что больше ничего спросить я не успеваю. Мимо идут ученики младших классов.

– А ты слышал, что Вик перед той жестокой атакой нагрубил Трею? – взволнованно делится сплетнями один.

– Не удивлюсь, если он это сделал специально. У Трея было все, чего не было у Вика, – добавляет кто-то другой.

– Не зря ведь говорят: держи друзей близко, а врагов еще ближе. – Это к разговору присоединился третий – одиннадцатиклассник, член футбольной команды.

– У тебя все в порядке? – спрашивает одна из учителей биологии, мисс Голдсмит, заметив, как я уставилась на сплетников. – Может, тебе нужно к школьному психологу?

– Нет, – говорю я, вспоминая объявление о том, что наши психологи, если будет такая необходимость, готовы поговорить с учениками о переживаниях, вызванных смертью товарища.

Смерть Трея оказала огромное влияние на такой маленький городок, как Фремонт, который к тому же специализируется на футболе. Все только это и обсуждают. Конечно, когда я прохожу мимо и меня замечают, все разговоры разом смолкают. Ко мне относятся как к прокаженной, будто я настолько хрупка, что, заслышав имя Трея, переломлюсь помолам.

– Ты расстроена, Моника. Думаю, тебе следует с кем-нибудь поговорить. Идем со мной, – говорит мисс Голдсмит, приглашая меня следовать за ней туда, где располагается школьная администрация.

– Я в порядке, – говорю я, мечтая убежать в противоположном направлении.

Мисс Голдсмит поглаживает меня по спине:

– Я знаю, тебе сейчас нелегко. Не следует отказываться от помощи, даже если тебе кажется, что она не нужна.

Вскоре мы оказываемся в главном офисе.

– Это Моника Фокс, девушка Трея, – шепчет миссис Голдсмит секретарше.

Секретарша кивает, будто поняла, в чем срочность, и спешит к кабинету психолога. Пока я жду, в комнату входит Марисса Салазар.

– Ты не общалась с Виком? – спрашиваю я.

– Нет. – Она разворачивается и уходит. Я смущаюсь еще сильнее.

Не проходит и минуты, как меня приглашают в кабинет миссис Бин. Наш психолог – высокая женщина с рыжими волосами до плеч. Она указывает на стул, стоящий перед ее столом.

– Я очень сожалею о том, что случилось с Треем, – мягко говорит она, голос у нее высокий. – Он был примерным учеником, на которого равнялись одноклассники и которого уважали в обществе. Его кончина на многих оказала влияние.

Не уверена, что миссис Бин довелось разговаривать с Треем, но городок у нас небольшой, и во фремонтской старшей школе все друг друга знают. Миссис Бин сочувственно наклоняет голову:

– Вы довольно долго встречались.

Я киваю. Не стану говорить ей правду о том, что мы расстались и что он изменял мне и принимал наркотики.

– Не хочешь поговорить со мной? – спрашивает она. – Я здесь для того, чтобы выслушать, дать совет или просто подставить плечо, если тебе надо поплакать.

Меньше всего мне сейчас хочется разговаривать, особенно со школьным психологом. Если бы хотела поговорить, то позвонила бы Эштин. Но и ей я не могу сказать правды. Я и про спрятанные за доской фотографии Трея и Зары никому не рассказывала.

– Можно я пойду на урок, миссис Бин?

Она вздыхает. Наверное, сейчас начнет настаивать на том, чтобы я что-нибудь сказала, и неважно, что именно. Но нет: отодвинув стул, она встает.