Белоснежка и босс Громов - Ася Невеличка

— Это должно оплачиваться сверху, — обиженно отозвалась Краснова.

— Что? Клиника? У тебя корпоративная медстраховка.

— Нет, не клиника.

— Тогда говори яснее, у меня нет времени догадываться, что ты каждый раз имеешь в виду.

— Ничего, — буркнула она, садясь в машину рядом с ним и отворачиваясь к окну.

Босс задумчиво почесал бровь, тяжело выдохнул и отдал приказ трогаться. Может зря столько предосторожности, пока Краснова находится рядом с ним? Себя же она подрывать не будет?

В клинике их уже ждал лечащий врач и подготовленная к их приезду лаборатория.

— Раздевайтесь, снимайте обувь и занимайте кушетки.

Громов посмотрел на две медицинские высокие каталки, выставленные в центре лаборатории, окруженные приборами и треногами с подвешенными аппаратами, от которых свисали пучки проводов с датчиками, и повернулся к застывшей шпионке.

Та выглядела испуганной и неуверенной, а ведь ему крайне важно получить от нее содействие, возможно в ее голосе кроется его излечение! Громов протянул руку и осторожно взял Краснову за ладонь, чуть сжал и улыбнулся посмотревшей на него девушке.

— Я рядом. Ничего страшного нам не сделают.

Она нервно хихикнула, но ладонь не отняла, вцепившись в босса, как утопающий в плот.

Врач уже гонял лаборантов по помещению, готовил датчики, включал оборудование, проверял. Громов проводил Краснову к ширме, показывая халат для пациента и операционные бахилы для ног.

— Нас укроют одеялом. Не замерзнешь, — ободряюще улыбнулся он, и увидев неуверенный кивок, оставил девушку и пошел готовится сам.

— Сейчас мы спровоцируем приступ мигрени, — предупредил врач, а босс протяжно застонал, предчувствуя новый ад. – Это необходимо, Андрей Павлович, для чистоты эксперимента.

Громов обреченно махнул рукой и лег ровнее, чтобы в порыве не схватиться за голову руками, в привычном жесте, и не сбить датчики, прикрепленные к его голове. В этот момент холодные пальчики коснулись его руки. Громов повернул голову и увидел ободряюще улыбающуюся ему Краснову, уверенно берущую его за руку, как до этого делал он.

Их пальцы переплелись, врач сделал знак, и Громов посмотрел на огромный осветительный прибор, нависший над его кушеткой. Прожектор замигал, сначала медленно, всего лишь раздражая, потом часто, так часто, что виски Громова стало простреливать. Он застонал, дернул рукой, но кто-то сдержал его ладонь, крепко ухватившись за стиснутые пальцы.

К ярким вспышкам прожектора добавился звук трещетки и голова Андрея взорвалась болью! Он заорал, не выдерживая и свободной рукой хватаясь за голову, сбивая датчики, пытаясь встать с кушетки, чтобы согнуться пополам от непереносимого ада!

Кто-то звал его, кто-то укладывал обратно и удерживал за плечи, но он ничего не понимал, не слышал, не видел, погружаясь в омут дикой раздирающей боли.

Умереть! Лучше сдохнуть, чем чувствовать такое!

— Пристегивайте его ремнями, — резко выкрикивал врач. – Ты пока молчи, — указал он на Краснову, когда та следила за метаниями босса.

Громов стонал и чертыхался, крепко сжимал веки и челюсти. Лаборанты споро прикрепляли сорванные датчики и восстанавливали на оборудование показатели.

Только после врач повернулся к Красновой и приказал:

— Теперь говорите.

— Что? – смутилась помощница, а Громов на секунду замолчал, явно еще не в состоянии оградиться от приступа.

— Что вы обычно ему говорите?

— Обычно пою.

— Тогда пойте.

Арина зарделась, хорошо, что Громов видеть этого не мог. Петь ему в темноте – это одно. Петь на больничной кушетке, когда вокруг тебя еще слушают врачи и лаборанты – ну такое… Не частушки же горланить?

— Вам лучше начать, — предупредил врач. – Если вы не специально продляете его мучения.

Краснова снова обернулась к боссу, видя, как побелели скулы, посинели губы и сразу осунулось лицо.

— Как хотела меня мать

 Да за первого отдать,

 А тот первый, ох, да неверный,

 Ой, не отдай меня мать.

 А тот первый, ох, да неверный,

 Ой, не отдай меня мать…

— Чего стоим, рты раскрыли? – вдруг прикрикнул на лаборантов врач. – Следим за показателями!

Краснова огляделась, смущаясь еще больше, но медицинские работники уже уткнулись в мониторы, делая вид, что происходящее в центре лаборатории их не касается.

— Продолжайте, — напряженно потребовал врач, не сводя взгляда с Громова.

Арина тоже посмотрела на босса, замечая, как тот стих и весь словно обратился в слух, как делал всегда, стоило ей открыть рот во время его приступа.

— Как хотела ж меня мать

 Да за другого отдать,

 А тот другий ходит за подругой,

 Ох, не отдай меня мать.

 А тот другий ходит за подругой,

 Ой, не отдай меня мать.

Громов повернул к помощнице голову и приоткрыл глаза:

— Ещё…

Он никогда не умел говорить нормально, только приказывал, а уж просьбы никогда не были его коньком.

— Как хотела ж меня мать

 Да за третьего отдать,

 А тот третий что в поле ветер,

 Ой, не отдай меня мать.

Врач оставил их лежащих на соседних кушетках, а сам ушел к мониторам, смотреть показания с датчиков.

Громов дернул рукой, желая снова найти ладонь шпионки, но сил контролировать движение не хватило. Он и так держался на краю пропасти: стоит Красновой замолчать, как Андрей рухнет на дно, чувствуя, как ломается каждая его косточка, взрываясь новой адской болью в голове.

Девушка словно поняла его движение, сама протянула руку и вложила ладонь в его, продолжая напевать, тихо, проникновенно, только для него.

Босс прикрыл глаза, крепко ухватившись за холодные пальцы шпионки.

Дай бог ему выкарабкаться, избавиться от чертей в голове, но сейчас у Громова было стойкое предчувствие, что эту шпионку так просто из своей жизни он не отпустит.

Он медленно поднял их руки, скользнул по прикрытой одеялом груди, подтянул ее кисть к губам и с благодарностью поцеловал.

Голос Красновой дрогнул.

Пока лилась песня Громов оставался в своем заторможенном состоянии и не отпускал руку девушки ни на секунду.

Подошел врач, вколол укол, пообещав, что мигрень притупится через минут десять – двадцать.

— Сейчас можете одеваться, потом пройдите в мой кабинет, обговорим план лечения.

Краснова подскочила, и придерживая халатик руками, убежала за ширму. Громов поднимался более вяло, боясь совершить резкое движение и спровоцировать приступ снова.