Проклятие темных вод - Пенни Хэнкок

— Как я играть-то буду, если вы склеили мне запястья этим… Что это? Технический скотч?

— Поверь, я вовсе не хотела лишать тебя свободы. Просто беспокоилась, вдруг ты проснешься, запаникуешь и поранишься, пытаясь сделать что-нибудь необдуманное.

Мы не говорим о том, что я постоянно помогаю ему не испачкаться. Знаю, как это было бы унизительно для парня.

— Разрежу его, как только придешь в себя. Мне не нравится ограничивать тебя. Хочу, чтобы ты играл на гитаре, курил, мылся. Жаль, здесь нет водопровода. Я принесла мягкую мочалку обтереть лицо. В пластиковой канистре вода. Джез, я делаю все возможное, чтобы даже здесь тебе было комфортно.

Говорю, что освобожу мальчику одну руку, чтобы он мог попить. Достаю из кармана кухонные ножницы, срезаю скотч. Подношу стакан с водой к губам парня. И в этот момент он снова начинает бунтовать.<

> Резким ударом выбивает питье у меня из руки, стакан врезается в столбик кровати. Вижу, Джез так завелся, что даже сидя может дотянуться до меня. Неизвестно, как у него в руке оказался осколок стекла. Я отскакиваю, он резко бросается на меня. Уворачиваюсь, но парень все же хватает меня за запястье рукой, в которой зажат осколок стекла, и пытается удержать, оставляя длинную цепочку неглубоких проколов на моей коже. Повезло, что Джез все еще слаб от вчерашней вечерней дозы снотворного, да и в движениях ограничен: рука и обе ноги привязаны к кровати. Воспользовавшись этим, толкаю юнца обратно на постель. Становлюсь на него коленями. Мальчик кричит и снова пытается порезать меня стеклом в свободной руке, но слабость и потеря чувствительности от холода забирают у него последние силы. Я выкручиваю ему руку. Джез визжит, когда я отрываю от рулона в сумке полоску ленты и опять крепко приматываю его запястье к стойке кровати.

Стою и смотрю на него сверху вниз. Себ часто пугал меня: грозил, что бросит. А еще он мог быть грубым. Но никогда не бросился бы на меня так, как Джез сейчас.

— Джез, поверь… — Сглатываю. — Я не хочу тебя так вот привязывать. Мне больше нравится смотреть, как ты двигаешься, слушать, как ты играешь. То, что ты сейчас сделал, очень обидно.

Недолгое молчание.

— Все, что я делаю, — для твоего же блага, — говорю я, видя, что мальчик не собирается отвечать.

А потом вытаскиваю шарф из щели под окном и с большой неохотой плотно заматываю Джезу рот:

— Для твоего же блага.

На улице тьма кромешная и холод такой, что колет глаза. Несколько минут я привыкаю к темноте. В небе — ни звездочки. Прилив — в высшей точке, и река бьется всего лишь в паре футов от верха стены. Слышно непрекращающееся «бряк-бряк-бряк», будто кто-то хочет привлечь мое внимание к железному скелету угольного причала. Не совсем обычная для ветра ритмичность, хотя я понимаю, что всего лишь пугаю сама себя. Приказываю себе посмотреть. Ничего, только смутный, очень черный силуэт причала на фоне темной ночи. Бряцание на мгновение сменило ритм, будто кто-то или что-то там переместилось. Природа этих звуков неизменна: большой лист рифленого железа когда-то давно оторвался и хлопает на ветру; в штормовые ночи — особенно громко. Осторожно иду вперед. У стены ритмично плещет вода. И тут я отбрасываю все сомнения: слышу чье-то дыхание.

Замираю. Внизу, на воде, что-то есть. Так и тянет заглянуть за стену, проверить, кто там. Стая лебедей качается на волнах, сбившись в кучку от холода, — тусклое призрачное серебро в темноте. Чувствую теплый трепет облегчения. Слышала, что индусы почитают лебедей за то, что их перья не намокают. Так же как святой живет в миру, не будучи к нему привязан. Одна из птиц поднимает и расправляет крылья, демонстрируя их белую мускулистую изнанку, — я вдруг вспоминаю пластику танцоров в балете «Лебединое озеро». Но это видение тут же вытесняет другое: Джез, каким я его оставила, — руки привязаны к изголовью кровати. Вновь меня охватывает раскаяние за то, что мальчик теряет свою красоту, лежа там совсем один и слабея. Подхожу к двери в стене Дома у реки. Череда видений и воспоминаний: лебеди, танцоры балета, Себ, Джез — смешалась в голове.

На несколько мгновений замираю, едва отваживаясь дышать. Проскальзываю в прихожую, оставляю там пальто и сапоги. Тихонько спускаюсь в туалет. Закрываюсь. Жду. Стараюсь дышать тихо, но получается шумно и заполошно. Включаю холодную воду, подставляю под струю кровоточащее запястье. Кровь не останавливается, продолжает сочиться из ранок, окрашивая воду в розовый. Прислушиваюсь. Кто-то поднимается по ступеням! Скрип половиц, шаги на площадке. Закрывается другая дверь. Когда все стихает, гашу свет, сдвигаю защелку. Открываю дверь. Стройный силуэт шагает ко мне из темноты.

— Соня?

Это Гарри.

— Искал туалет. Никак не мог вспомнить, где он наверху.

— Будь как дома.

Мысленно удивляюсь сама себе: почему я выдала фразу, которой нет в моем лексиконе? И как абсурдно это звучит здесь, в темноте, возле туалета на первом этаже. Может, это просто воображение, но мне чудится, будто Гарри смотрит мне в спину, пока я поднимаюсь по ступеням в свою спальню, чтобы тихонько скользнуть под одеяло рядом с Грегом.

Пятница

Соня

На следующий день, в пятницу, Грег объявляет, что купил нам всем билеты в Королевский оперный театр на генеральную репетицию «Тоски»; сначала прокатимся на «Клипере» вверх по реке, а затем — шампанское и «пострепетиционный» ужин. Кит вне себя от радости. Сварив кофе, они с отцом садятся рядышком и обсуждают сопрано, пока Гарри принимает душ. Все как в тумане, меня будто здесь нет. Я словно смотрю на них из параллельной вселенной. Не могу оставить Джеза одного. Тем более после нашей стычки ночью. Нужно убедиться, что у мальчика все в порядке и мы снова друзья. Бесчеловечно оставлять его в таких условиях. Я должна быть уверена: юноша понимает, что я испытываю к нему только нежность.

— Должна прийти Джуди, — жалуюсь мужу. — Не хочу оставлять ее в доме одну: она обязательно сделает что-нибудь не так.

Это полная чушь. Я еще ни разу не указывала Джуди, что делать. Она приходит убирать в Дом у реки уже больше пятнадцати лет, и я никогда не контролировала ее, как мама раньше.

— Но, милая, нам так редко выпадает шанс провести время вместе, немного развлечься, к тому же Кит приехала. И Гарри.

Крепко зажмуриваюсь — и вижу Джеза в промерзшем насквозь гараже. Связанного. С замотанным ртом. Такого одинокого. Мальчику нужна чистая одежда. Он негодует и обижается на меня.

— Оставь Джуди записку. И хоть разок отдохни от дел. — Муж подходит ко мне сзади, обнимает за талию (терпеть этого не могу) и утыкается носом в шею. — И выходить нам надо tout de suite,[16]— произносит он. — Давайте, шайка-лейка, хватайте свои пальто и шарфики, на реке сегодня будет чертовски холодно.

— Догоню вас на причале, — говорю я. — Идите, напишу пока Джуди записку.