Сирена - Кристоф Оно-Ди-Био

– Как бы по принципу «Персидских писем»?[96]

– Точно. Дядя обожает Монтескьё и ваш век Просвещения. Когда вы очаровали весь мир и ваша страна была лабораторией прогресса. Надо бы и вам об этом вспомнить. Сейчас он прочел несколько страниц о том, как бог идет на гору Афон. Книга имела огромный успех в Греции, но из-за нее дядя нажил серьезных врагов.

– Даже так?

– Через наивный взгляд героя он рисует довольно острую картину противоречий современного мира. К тому же этот бог имеет обличье сатира, очень славного, но отнюдь не отказывающего себе в утолении всех своих аппетитов.

Подходит молодая женщина и наполняет мой бокал. Нана отказывается и продолжает шептать мне в ухо:

– Никос описывает сегодняшний мир, но при этом использует античную литературу. Можно читать поверхностно, но копни глубже – там сплошь пародии на Аристофана, Эзопа.

Она говорит так, будто все это знают. Зачем же она играла со мной в ученицу?

Дядя умолкает. Потом достает из внутреннего кармана несколько сложенных вчетверо листков.

– Теперь будет новая книга. Она еще не вышла. Сегодня мы будем первыми слушателями.

Поправив шапку, он продолжает чтение.

Внезапно женщина, назвавшая меня «соседушкой», громко хихикает, ей вторят два молодых человека, сидящие у ее ног.

– Что смешного?

– Наш бог прибыл в Саудовскую Аравию. Для него Аравия – это «счастливая Аравия», и он удивляется, что там не найти вина. Его мучит жажда, и он расспрашивает доктора богословия. Который не может объяснить ему конкретно, почему пить запрещено. Он настаивает, и тот наконец отвечает: «Потому что это рождает дурные мысли». «Какие?» – спрашивает бог. И ученый муж начинает перечислять все свои сексуальные фантазмы. Никос называет эту главу «списком фантазмов», вариация на тему «списка кораблей» из «Илиады».

– Высокий полет.

– Никос вообще птица высокого полета. Поэтому он неотразим.

На этот раз грянул общий взрыв смеха.

– Ты помнишь Данаю, царевну, которую отец запер в башне, потому что оракул предсказал ему смерть от руки внука?

– Да, и возжелавший ее Зевс оплодотворил ее, обернувшись золотым дождем.

– Именно. Так вот, а тут бог приходит в одну деревню. Люди толпятся, слушая его, но, разумеется, на улице нет ни одной женщины. Гость начинает рассказывать историю Данаи, и вдруг все мужчины, побледнев, бросаются в свои дома, проверить, не пролился ли золотой дождь на их жен.

Был еще смех и долгая тишина, когда все затаили дыхание, а потом с энтузиазмом зааплодировали.

– Он прочел конец, – сказала Нана.

– И что же?

– В общем, герою отрубили голову, но он не умер, потому что бессмертен. Смеха ради он провозглашает себя единственным истинным богом. И повелевает, чтобы вино текло рекой!

Никос Стигерос встал и поклонился, приложив одну руку к шапке, другую к сердцу. Его жена Пина, которую я видел во время фейерверка, прижалась к нему и поцеловала в губы.

– Идем, – сказала мне Нана.

Она представила меня писателю. Взгляд его глубоко запавших глаз светился живостью.

– Многим объявили фетву и за меньшее, – отважился я.

– «И шорох – гром охваченному страхом», как сказал старый добрый Софокл. А я ничего не слышу.

– Вы понимаете современный греческий? – спросила Пина.

– Нана мне переводила.

– Ах, Нана! Она чудесная, не правда ли? Настолько лучше, чем ее сестра…

– Прекрати, – перебила ее Нана.

Готово дело, она снова стала ребенком.

На другом конце гостиной появилась Дита в открытом платье без бретелек. Нана направилась к ней.

– Ах, сестрички, – вздохнула Пина.

– Я только что с ней познакомился, горячая штучка.

– Горячая, но имейте в виду – совсем не глупая. И талантливая.

Я узнал, что Дита живет между Афинами и Лондоном и что она создала марку сандалий, модели которых навеяны античными статуями. Успех сногсшибательный.

– Она становится Лубутеном кожаных сандалий. Кендалл постоянно постит в инстаграме свои фотографии в них.

– Кендалл?

– Кендалл Дженнер. И Дженнифер Лоуренс[97] тоже.

Теперь я понял, почему она уделяла столько внимания своим конечностям.

Вновь появилась Нана.

– Твоего отца здесь нет? – спросил я.

– Нет.

Я был разочарован. Спросил ее о женщине с убийственными губами.

– Это моя мачеха. Мать Марчелло.

– А дама с серыми волосами?

Мне почудилось или она поколебалась с ответом?

– Моя няня, – сказала она наконец.

– В твоем-то возрасте?

– Она член семьи. Мы с Дитой не ходили в школу. Нас всему научила она.

– Я ее уже видел.

– Здесь, на улице, наверно.

– Нет, в другой стране.

– Она путешествует, я за ней не слежу.

– Я видел ее с тобой…

– Пестум? Я же тебе уже сказала – нет. Ты фантазируешь, Сезар.

– Ты, однако, помнишь название.

– Ты мне о нем рассказывал.

Она сменила тему:

– Извини меня за давешнее. За мою сестру. Я знаю, что ты ни при чем. Она просто интриганка.

– Спасибо!

– Я не то хотела сказать. Но уверяю тебя, это безумие. Скорей бы она уехала.

– Она живет здесь?

– Хочет открыть бутик в Париже и наезжает время от времени. Я только попросила ее меня предупреждать. Когда она здесь, я удираю. Не могу этого выносить. Дефиле.

– Мужчин?

– Всех.

Я наконец все понял. И рискнул спросить:

– А ты?

– Я – другое дело.

И она ушла, оставив меня одного. Я боялся, что обидел ее.

* * *

Вечеринка приняла новый оборот. И набирала скорость. Молодой человек в саронге занял место за пюпитром, и музыка гремела. Старики бежали с корабля. Мачеха запечатлела поцелуй на лбу Марчелло, который покачивался, по-прежнему затянутый в свои кожаные доспехи, и удалилась, бросив на меня последний ледяной взгляд. Я ощутил исходящую от нее опасность. Выпил еще бокал черного вина, чтобы приободриться.