Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

В связи с этим неплохо, на всякий случай, знать эти слова по-грузински (см. главу «Грузинские слова и выражения, необходимые в путешествии»).

Тропа становилась все ýже и, наконец, привела к руслу высохшего ручья. Идти в гору становилось труднее, и вскоре я уже должен был помогать себе руками, цепляясь за корни сосен, росших по высохшим берегам.

Вскоре стало ясно – если здесь когда-то и ступала нога человека, это не был обычный прихожанин: такая дорога была тяжелой даже для самых крепких и выносливых паломников.

Ухватившись руками за корни и пытаясь проделать ногами ступеньки в рыхлой почве, я карабкался в гору.

Узкая пастушья тропа взялась как будто ниоткуда и повела в густой сосновый лес, опоясывавший вершину холма.

Около четверти часа пришлось продираться сквозь заросли молодого сосняка.

Солнце стояло еще довольно высоко, когда я достиг вершины. Церкви там не было.

Дикие травы, полынь и чертополох росли на поляне, окруженной молодым ельником, – отличный «лаунж-бар» для коз, этих любительниц «остренького», и сванских старух, собирающих травы для своей стряпни.

Дальше, за поляной, дороги не было тоже.

С этим местом была связана одна легенда.

Однажды воры, пробравшись в церковь Св. Квирике и вынеся оттуда все иконы, стали спускаться вниз, когда сполз такой густой туман, что они не могли разглядеть ничего на расстоянии вытянутой руки. Что-то водило их по этим горам и, чудом не сбросив в обрыв, привело назад, в то самое место, откуда они вынесли сокровища.

Побросав иконы, воры пустились наутек. Туман больше не застилал им глаза.

В период советской власти большинство священников, правивших службу в Сванетии, были расстреляны или сосланы.

Сваны же так и остались верны древним традициям, только обряды теперь стали править махвши – старейшины сел.

В то утро по дороге в Кала я встретил украинского попа, путешествующего по Сванетии с женой и еще одной особой, одетой (как для Сванетии довольно опрометчиво) в короткое черное платье, не скрывающее достоинств ее крепких загорелых ног.

Этот батюшка поведал мне некоторые факты, услышанные от местных священнослужителей.

(Не отличаясь особым тактом, он был, впрочем, человеком довольно смекалистым и в церковных делах явно не новичком.)

Так вот, я узнал от него, что в эти дни на праздник Квирикоба собрались все высшие чины местной православной церкви. Они прибыли сюда, чтобы под эгидой праздника святого Квирике отслужить молебен об искоренении языческих ритуалов.

Одним из таких ритуалов была традиция обмазывать кровью жертвенных животных стояки дверей.

Я лично никогда не видел подобного обряда и подозревал, что он давно канул в Лету.

Что же именно сохранилось от языческого обычая, предстояло узнать на рассвете.

Последние лучи солнца прятались за головой рогатого демона – Ушбы. Со стороны села Кала эта вершина выглядит трехглавой, отсюда и еще одна версия возникновения ее имени – Юш-Баш, по-татарски – «Три главы».

Когда я нашел нужную тропу, было уже почти совершенно темно.

К церкви Квирике вели высеченные в камне ступеньки.

Как и большинство грузинских церквей, храм напоминал крепость – стены были продолжением скалы, на которой он возведен.

Рано утром меня разбудил звон колокола.

Церковь Св. Квирике (сваны называют это место «Лагурка») – не монастырь, потому звук колокола не мог быть призывом к утренней молитве. Значит – обряд начался.

В синевато-сумеречном свете несколько человек разжигали огонь у входа в церковь.

Большой черный бык, весом в полтонны, был уже наготове.

Кто-то (как я понял потом – сельский махшви) прокричал в сторону церкви короткое заклинание.

До захода солнца этот человек будет выкрикивать все те же однообразные словесные формы, только с новыми вводными в виде имен и особенностей бед и несчастий, постигших их владельцев.

С первых минут рассвета на гору поднимаются сваны и потомки сванов из разных городов, чтобы попросить, при посредничестве старейшины, заступничества своего святого.

Повинуясь звуку голоса махшви, односельчане бьют в колокол, прося о милости и поддержке.

Махшви же будет громко кричать, повторяя имена, которые шепчут ему, и сжимая в руке купюры, полученные за эту услугу. К вечеру его голос станет таким хриплым, что он едва сможет говорить.

Сегодня функции сванского старейшины похожи скорее на роль английской королевы, но когда-то махшви вершили правосудие в Вольной Сванетии, где не было власти ни царя, ни князя.

Мальчик в костюме грузинского князя на празднике Квирикоба (Сванетия)

В «Очерке Кавказа и народов его населяющих», изданном в 1871 году, содержится любопытный пассаж о роли махшви и о культе св. Квирике:

«Посредники совещаются секретно. Не высказывая своего решения, они заставляют обе стороны присягнуть в безусловном его исполнении. Присягают непременно при образе в церкви. В важных случаях присягают на тех образах, которых более всего боятся. Первое место занимает, в этом отношении, образ или вода св. Квирике. Клятва обыкновенно совершается так: сванет становится перед образом и бросает в него пулю.

„Если изменю, – говорит он при этом, – то да поразит меня эта пуля“. Священник, подняв пулю, бросает ее в клянущегося, и суеверие народа делает то, что клятва эта никогда или очень редко нарушается».

* * *

В темноте возле церкви несколько мужчин бросали на угли грубые бруски пчелиного воска.

Воск будет тлеть весь день, пока старейшина взывает к высшим силам.

Позже, когда взойдет солнце, здесь, у церкви, состоится единоборство между сванскими юношами – что-то вроде чемпионата по вольной борьбе.

Но главная схватка дня произойдет сейчас, в сарае под церковью Св. Квирике.

Бык еще на несколько минут получил отсрочку – в маленьком темном помещении готовили парующий котел.

Животное убивали четверо.

Убивали долго.

Как тяжеловес, пытающийся в последний раз рвануть штангу, бык пытался сбросить с себя вязавших его веревкой.