Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney

Японии, когда Япония воспользовалась международным вкладом и поддержкой порядка, основанного на правилах. Японские нарративы о ее успехе как единственной азиатской нации, сумевшей успешно модернизироваться и милитаризироваться в доминирующем западном мире в начале 1900-х годов, или как мирного экономического джаггернаута в 1980-х годах, имели лишь ограниченное влияние на глобальное нормотворчество. Это потому, что эти нарративы, созданные Японией, не смогли обобщить лиминальное существование и опыт страны, и так и не вошли в полезное универсальное повествование о глобальном.

После введения данная глава состоит из четырех разделов. Во-первых, в главе рассматривается наша теоретическая основа для изучения мотивов, лежащих в основе глобального нарратива страны, где мы утверждаем, что глобальные нарративы тесно связаны с ее властью, социальным статусом и желаемыми государственными целями. В таком контексте нарративы Японии менялись в зависимости от того, какое место занимала страна в глобальном порядке. Во втором разделе описывается изменение статуса власти Японии с конца 1800-х годов до 2020-х годов с упором на ее экономическую мощь и военную силу по сравнению с другими крупными державами. В этом разделе также устанавливается периодизация 150-летней современной истории Японии на основе ее относительного положения в мире. В третьем разделе рассматриваются колебания глобальных нарративов Японии в эти четыре четко очерченных исторических периода: (а) нарратив ассимиляции эпохи после реставрации Мэйдзи; (б) нарратив уникальности 1930-х - 1940-х годов; (в) нарратив ассимиляции сразу послевоенного периода; и (г) нарратив уникальности 1970-х - начала 1990-х годов, когда Япония находилась на пике своего экономического могущества. После этого долгосрочного исторического анализа японских нарративов в четвертом разделе объясняется, как современный нарратив Японии "Свободный и открытый Индо-Тихоокеанский регион" вписывается в нарратив симиляции, поскольку Япония сталкивается с растущим Китаем на фоне спада собственной экономики. Наконец, в заключении мы приводим последствия нашего анализа для понимания истории Японии и ее места в мире, а также то, как наш анализ вносит теоретический вклад в изучение динамики оспариваемых глобальных нарративов.

 

Япония в глобальном нарративе современности и мирового порядка

 

Глобальные нарративы являются для государств важным концептуальным инструментом для определения своего социального статуса и формирования государственной идентичности. Мы считаем, что определение социального статуса в мире помогает прояснить, как государство воспринимается миром и какую социальную роль оно должно играть. Устанавливая государственную идентичность, нарративы проливают свет на национальные цели, к которым государство стремится в мире. Более того, такой нарратив дает государству политический инструмент для оправдания своих международных действий и убеждения внутренней аудитории следовать его руководству. Это особенно важно в рамках Вестфальской международной системы, где государства считаются суверенными, и без принуждения мирового правительства международные нормы, правила и право оспариваются.

В то же время, в рамках этой международной системы государство имеет возможность манипулировать глобальным нарративом, чтобы сформировать свое внутреннее мировоззрение и определить курс действий, который государство должно предпринять в мире. Таким образом, государство может провоцировать национализм и мобилизовать внутреннюю поддержку своей внешней политики. Это особенно полезно, когда государство пытается бросить вызов существующему международному порядку. Кроме того, если государство эффективно заручится межнациональной поддержкой своего глобального нарратива, оно, вероятно, получит возможность проецировать свои социальные ценности и мировоззрение как "универсальные" ценности и взгляды на международном уровне.

Правильное понимание мирового порядка и социального положения становится обязательным условием выживания государства. Без такого понимания государство будет уязвимо к внешнему и внутреннему давлению, неспособно надлежащим образом управлять этим давлением, что делает государство подверженным коллапсу. Если такой нарратив отклоняется от реального международного порядка или не учитывает конфигурацию силовых отношений между великими державами, государство, скорее всего, столкнется с негативными последствиями, в худшем случае с войной, в рамках Вестфальской системы. Таким образом, глобальные нарративы тесно связаны с властью, социальным статусом и желаемыми государственными целями.

Япония - уникальный случай в этом контексте. Как будет рассмотрено в следующих разделах, власть и социальный статус Японии значительно колебались с 1868 года, когда в Японии возник современный режим после того, как страна была вынуждена открыться миру. С 1868 по 1945 год Япония поднималась по международной социальной лестнице, став главной крупной державой Азии, но после поражения в Тихоокеанской войне, бросив вызов региональному порядку, в котором доминировал Запад, в Азии Япония после безоговорочной капитуляции начала полностью инкорпорироваться в международный порядок под руководством США. Во время холодной войны Япония стала мировой экономической державой в соответствии с доктриной Йошиды, которая обеспечила быстрый экономический рост в 1960-х и 1970-х годах, однако ее военный потенциал был существенно ограничен конституционно, юридически, политически и социально. В период после окончания холодной войны экономический потенциал Японии постепенно снижался, в то же время Япония не смогла полностью ослабить свои ограничения в военной сфере и в итоге в 2010 году уступила статус второй мировой экономической державы Китаю.

Учитывая такие колебания, нарратив Японии не был последовательным на протяжении всех этих различных периодов. В определенные периоды, будучи небольшой державой, Япония склонна подражать глобальным нарративам западных великих держав и следовать их методам действия. В эти периоды дискурс о собственной уникальности Японии становится менее заметным, и, скорее, такая уникальность может рассматриваться как признак неполноценности и опасный фактор, который может поставить под угрозу выживание японского государства. Например, если мировой порядок в значительной степени сформирован имперской экспансией и действиями или основан на таких внутригосударственных принципах, как демократия и права человека, Япония последует этому примеру. В конце девятнадцатого века Япония приняла дихотомическое мировоззрение между "цивилизованными" и "нецивилизованными", придуманное Западом, а также западный дискурс "свободного мира" или "развитой демократии" и "антикоммунизма" во время холодной войны. Такая дипломатическая позиция понятна, поскольку она с наименьшей вероятностью спровоцировала бы Запад и обеспечила бы выживание страны в рамках Вестфальской системы, в которой доминирует Запад. Будучи малой державой, Япония вряд ли обладала способностью бросить вызов существующим глобальным нарративам и сформировать их в значительной степени. Вместо этого, принимая статус-кво на данный момент, Япония сосредоточилась на увеличении своей власти и социального статуса, чтобы стать основным игроком в формировании межнационального порядка.

В другие периоды, когда Япония рассматривается как крупная держава, ее глобальный нарратив смещается в сторону подчеркивания ее национальной/культурной уникальности. Такая уникальность включает в себя японскую экологию, культуру, однородность, идеологию и социальную структуру. В эти периоды Япония склонна приписывать свой материальный и идейный успех своим уникальным характеристикам японскости, что часто проявляется в нихондзинрон (теориях о японцах). Основной аргумент этого nihonjinron подчеркивает, что японская уникальность не может быть легко имитирована неяпонцами. Следствием этой логики уникальности является то, что поскольку способности Японии не могут быть подражаемы другими, Япония выбирает особый