Ветер и крылья. Старые дороги - Галина Гончарова

А вот для Фьоры, которая видела, что Энцо не так уж и болен, все было сложнее.

– Мия, ты ничего не делала?

– Нет.

– Специально его не убаюкивала?

– Нет, мама. Энцо вообще не сильно болеет, я же вижу. Кричал, наверное, на холодном ветру, вот и…

– Хм… Мия, ты можешь кое-что попробовать сделать?

– Что именно, мама?

Фьора была человеком очень своеобразным. Но там, где дело касалось выгоды, мыслить умела.

Мия попробовала поиграть на ночь Серене и Джулии. В результате уснули все. Сестрички. Их нянька. Сама Фьора.

И все, в том числе и Энцо, проспали до утра.

Энцо проснулся здоровым. У остальных ничего и так не болело, поэтому как там с лечением – определить не удалось. Но усыпить Мия могла кого угодно.

Жаль, что этот ее талант действовал только в одну сторону.

Усыпить – пожалуйста.

Разбудить – не получается. Разве что холодной водой на голову, тогда да, тогда любой сон… вот именно, как водой смывает. Но усыпить…

Засыпали все, кто слышал лютню девушки. А насчет здоровья получилось проверить уже на следующий день.

* * *

Ньора Катарина болела крайне редко. Болезни ее тоже боялись. Но были и у нее слабые места.

Когда северный ветер резко менялся на южный, а ненастье на солнце, а такое бывало в Эвроне, у ньоры начинала зверски болеть голова.

До слез. До тошноты, до светобоязни…

Поспать бы, да ведь и не уснешь, когда всю трясет…

В такие моменты ньору, по ее же просьбе, оставляли в одиночестве и давали всласть поболеть. Фьора посмотрела на это и отправилась к Мии.

Девочка сопротивлялась недолго.

– Мам, а вдруг не получится?

– Мия, усыпить ребенка несложно. И служанки просто хотели спать. А вот сможешь ли ты усыпить человека, которому действительно плохо? Катарина ведь даже снотворное выпить не может, ее тошнит так, что даже вода внутри не держится[12].

– Я попробую.

Мия поудобнее перехватила лютню и отправилась в теткины покои. Фьора улыбнулась, глядя на девочку со спины. Вот ведь…

Лютню Мия несла так, словно собиралась стукнуть ею Катарину… будем надеяться – до этого не дойдет.

Дана Феретти решительно постучалась в комнаты тетки и вошла, не дожидаясь разрешения. Да и какое там разрешение? Ответом ей был слабый стон…

Катарина обнаружилась в спальне, сидящая на кровати, утопающая в подушках, укутанная в меха, – и откровенно несчастная.

– Что надо?

Хорошие манеры у нее стерло начисто. Больно же! Понимать надо!

Мия решительно уселась на край кровати.

– Тетушка Катарина, вам плохо. Вам поспать надо.

Катарина обожгла девочку злым взглядом. Вот как! Она-то и не догадывалась!

– Я вам сейчас сыграю – и вы заснете. Обещаю…

– Мия… уйди, – почти простонала Катарина. Ее опять начало тошнить, горький комок желчи подкатил к самому горлу. Она бы за ухо малявку вывела, но даже на это сил не было. Ни на что не было…

Мия устроилась поудобнее и тронула струны лютни. В этот раз она даже не напевала. Так, мурлыкала что-то себе под нос… такое, непонятное. И с радостью видела, как расслабляется лицо ньоры Катарины, как разглаживаются складки, появившиеся от боли, как становятся спокойнее ее глаза…

Не прошло и получаса, как ньора крепко уснула, уткнувшись в подушки.

Мия вышла из комнат тетки и отчиталась матери. Фьора кивнула и отправила служанку сидеть рядом с Катариной. Ну и приглядывать – мало ли что?

Но ничего страшного не случилось.

Ньора Катарина проспала до утра, а утром встала довольная и здоровая. Расцеловала Мию и подарила девочке золотую цепочку.

Мия обрадовалась. Но с небес на землю ее снова опустила Фьора:

– Не думаю, что ты сможешь так лечить что-то серьезное. То, что прошло бы и само, дай только выспаться человеку…

– А если попробовать?

– Если будет возможность. – Фьора погрозила пальцем. – Никому про это не рассказывай. Пообещай!

Мия вздохнула.

Рассказать, конечно, хотелось, но… кому? Энцо? Они сейчас почти не разговаривают. Мама и так знает. Сестренки еще маленькие. Дядя и тетя не рассматривались даже по умолчанию – они пока еще чужие.

– Обещаю, мамочка.

Фьора погладила дочь по пушистым светлым косам.

– Поверь, Мия, свои умения лучше держать в секрете. Никому не рассказывай. Ни мужу, ни детям, пусть думают, что это случайность, совпадение…

– Хорошо, мамочка. Я тебе обещаю.

– У женщины должны быть свои крохотные секреты. Я тоже не все твоему папе рассказывала.

Мия кивнула.

Если секреты… если должны… в такой формулировке это звучало намного приятнее. Она помолчит. И потренируется.

Тем более ей очень нравится лютня.

Адриенна

Адриенне снился сон.

Уже четвертую ночь подряд ей виделось одно и то же, но именно сейчас сон стал настолько острым, что хоть вместо ножа используй. Ей виделась старая башня.

Та самая, черная, которую не стали сносить.

Та, которая помнила Сибеллинов.

Адриенна шла к ней. Шла по мокрой траве, шла по холодной земле, по ухоженным тропинкам дворцового парка. Шла, и никто ее не останавливал.

У нее были крылья.

Большие, черные, сложенные за спиной, и Адриенна не расправляла их. Только куталась в тепло черных перьев, словно в плащ. И ни о чем не думала.

Она шла туда, куда ее звали.

Шаг, второй, отогнуть ветку кустарника – и вот перед ней стена старой башни. И девушка опускается перед ней на колени.

Земля холодная?

Не важно, здесь и сейчас ничего не важно. Только голос, который зовет ее.

Голос, который шепчет… и Адриенна делает то, что ей бы и в голову не пришло, в здравом-то уме…

Она шарит руками по камням, слепо разыскивая – что?!

Она не знает… она просто чувствует… и вот наконец один из камней поддается под ее пальцами. И открывается дверь.

Она небольшая, это почти лаз. Откуда-то Адриенна знает, что пройти можно несколькими дорогами, просто остальные сейчас недоступны. А вот этот…

Будь девочка чуточку толще, она бы уже не пролезла. Но она ввинчивается в лаз, словно змея. И камень медленно встает на свое место.