Пленник богини любви - Елена Арсеньева

– Эй! – внезапно подал голос Бушуев, идущий след в след за Василием, словно караульщик за преступником, которого непременно нужно доставить до места заключения. – Эй, что-то мне почудилось… Вон там! Блеснуло, точно, блеснуло что-то!

– Луна играет, – невозмутимо отозвался Нараян. – Все спокойно.

Опять воцарилось молчание, но через пятнадцать шагов оно было нарушено новым криком Бушуева:

– Вот! Сызнова блестит! Глядите! Да ведь это… Что это?! И почему исчезли мартышки?

Ответом ему был звук, похожий на плач маленького ребенка.

– Обезьян нет! Мы погибли, это тигр! – воскликнул Реджинальд.

Он и Бушуев не сговариваясь стали спина к спине, и Варя увидела, как руки их бестолково шарят по поясам. Но оба были совершенно безоружны и только и могли, что дико выть и кричать, пытаясь отпугнуть «лесного раджу».

Василий выхватил кривой нож с широким лезвием – похоже, это было все, что осталось от его арсенала, брошенного в Мертвом городе. Как ни были глухи заросли, сквозь них еще ни разу не пришлось прорубаться, а потому нож пока оставался без дела. Сейчас он наконец-то мог сгодиться, но Василий стоял пока неподвижно, только одной рукой поигрывал тяжелым ножом, да быстро отодвинул Варю за свою спину, не выпустив, впрочем, ее пальцев.

Нараян тоже был недвижим – правда, на лице его можно было прочесть легкое недоумение. Похоже, он искренне не понимал, отчего поднят такой шум, тем паче что было непохоже, будто «лесной раджа» этого испугался. Может быть, крики, напротив, разозлили тигра, может быть, он привык, что его жертвы кричат, прежде чем умереть. Он и не думал отступать, а уж пускаться в бегство – тем более!

Что-то захрустело в двух шагах от Вареньки, и длинный черный силуэт ясно очертился на светлом, лунном небе над обрывом.

Тигр стоял на краю обрыва боком, и высоко поднятый, напряженный хвост яростно охлестывал его бока.

Резко свистнул воздух – Василий вскинул нож, готовясь метнуть его… Но в то же мгновение напротив зверя появился еще один темный силуэт.

Это был Нараян. Лунный свет заливал его ярким белым пламенем, высвечивая чеканные темно-бронзовые черты; неподвижные глаза горели, как угли. Тюрбан был сорван ветром, и длинные волосы Нараяна реяли вокруг его головы.

«Ветер? – слабое изумление коснулось сознания Вареньки. – Откуда ветер? Почему?..»

Деревья словно окаменели; чудилось, будто даже их повергло в столбняк свирепое рычание. Ни единый листок не шелохнется, не дрогнет. Складки обвивавшей тело Нараяна ткани тоже висели неподвижно – и только черные пряди неистовствовали, словно некий диковинный ветер дул индусу точнехонько в затылок. Причем порыв его был так силен, что заставил тигра вдруг отпрыгнуть, осесть на задние лапы… Разверзлась пасть; страшный продолжительный рев, еще более сильный, чем прежде, раздробил тишину, пробудил уснувшее эхо и отозвался густыми раскатами вдоль обрыва.

И умолк.

Люди содрогнулись от внезапно наступившей тишины. Теперь все вокруг, чудилось, напоено страхом. Они боялись тигра – а тигр боялся их. Совершенно непонятно было, как это случилось, однако они ощущали его страх так же отчетливо, как свой, и даже, чудилось, могли его обонять. Прошел невыносимо длинный миг, и вот затрепетали, захрустели кусты, будто что-то тяжелое пронеслось сквозь них… и минуло еще некоторое время, прежде чем зрители осознали, что тени тигра и человека больше не чернеют на фоне сияющего неба.

Бушуев и Реджинальд стояли, вцепившись друг в друга. Василию и Варе сам бог велел сделать то же самое… Купец вдруг оттолкнул англичанина, бросился к самому краю обрыва и, рискованно перегнувшись через какой-то куст, попытался заглянуть в черный провал.

– Сагиб ищет тигра? – послышался спокойный голос Нараяна, который успел поймать Бушуева за пояс в то самое мгновение, когда куст под его тяжестью вдруг мягко поехал с обрыва, увлекая за собою неосторожного русского. – Он убежал по дну пропасти.

Голос у Бушуева прорезался не сразу.

– Но я готов был поклясться, что ты, чертов индус, тоже свалился туда, вниз! – наконец смог проговорить он, с восхищением вглядываясь в спокойные черты Нараяна. – И тюрбан! Когда тюрбан-то ты свой успел нацепить?! Мы ж видели…

– Джунгли часто мутят разум ночного путника, – прервал его Нараян.

– Вы прогнали его? – задыхаясь, воскликнул Реджинальд. – Вы спугнули его? Но как? До такой степени испугать тигра мог только огонь, выстрел!

– Разве сагиб слышал его звук? Или видел у меня в руках кайдук[19] с треногою? – спокойно вопросил Нараян, и только слух оскорбленного спорт-смена, каковым был Реджинальд, смог уловить в его тоне легкую – о, наилегчайшую! – усмешку.

Однако крыть, что называется, было нечем: пришлось сцепить зубы и выслушать окончание тирады:

– Огнестрельное оружие только у вас, европейцев, считается единственным или, по крайней мере, самым верным способом одолевать диких зверей. У нас же есть и другие средства, даже более опасные. Бенгалец с дубиной и саблей спокойно идет на тигра своей родины – свирепейшего из всех тигров Индии…

– Но у него ничего не было: ни дубины, ни сабли! – рявкнул Реджинальд, уже почти не владея собой – в основном потому, что этот туземец, чудилось, разговаривал свысока со служащим Ост-Индской компании!..

Однако последовавший затем поклон индуса был исполнен самого глубочайшего почтения.

– Сагиб-инглиш всегда прав! У меня не было ни дубины, ни тальвара! – сокрушенно согласился Нараян и вновь зашагал по тропе.

Реджинальд, деревянно переставляя ноги, замаршировал следом. За ним плелся Бушуев, все мысли которого были поглощены только одним: как этот чертов индус умудрился мгновенно восстать из пропасти, куда он только что громоподобно сверзился вместе с «лесным раджой»?

– А ну, большое дело, подумаешь! – наконец сказал он с вызовом. – Помню, был один мужик в деревне… сказывали, с лешим он знался. Выйдет, бывало, в чащобу, свистнет – и тут пойдет, пойдет по дебрям вихорь большой, такой большой, что ели вершков по шести толщиной так и гнет к земле! А за вихрем леший идет. Станет перед колдуном, как человек: волосья на голове долгие, весь растрепанный, одежа наизнанку выворочена, – и спросит: «Чего тебе надо от меня?» А тот ему нужду свою вымолвит: корову пропавшую отыскать, или дичи к охотничьим угодьям нагнать, или волков от деревенской околицы отвадить. Тот все и сделает, как сказано. Может, и наш дикарь с таким же лешим знается – тутошним, джунглевым? И сей леший все по его указке сделал, тигра отогнал? Как думаете, люди добрые?

Ответа не было. Только тут Бушуев сообразил, что рассуждал по-русски, а значит, спорить или соглашаться могут только двое: дочь и ее жених, но им было не до тигра и не до лешего! Варя забыла об отце, забыла обо всем, вдруг схваченная крепкими руками Василия и лишенная его жадным ртом возможности говорить.