Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов

разделять их взгляда, но должен был скрывать свои чувства, чтобы сохранить дружбу и доверие брата, которого надеялся отвратить от этого безумного замысла.

Тем временем день свадьбы бесконечно переносился. Устав от этих отсрочек, невеста потребовала, чтобы он был назначен окончательно. Николай был в отчаянии: девушка рыдала и заявляла, что предпочтет умереть, чем выйти за нелюбимого. Я узнал, что она пригласила брата на последний ужин, накануне своей свадьбы. Не имея возможности отговорить его, я решил пойти с ним. Среди гостей был Вова. Разгоряченный вином, он пустился в пламенную импровизацию, призывая влюбленных соединиться, не считаясь ни с чем, кроме любви. Поскольку невеста в слезах умоляла Николая бежать с ней, я поспешил предупредить ее мать. Когда мы с ней приехали в ресторан, дочь упала в ее объятья. Я воспользовался этим, чтобы почти силой увести Николая домой.

Все же свадьба с гвардейцем состоялась на следующий день, и молодые уехали за границу. Дело казалось конченым, к великому облегчению родителей. Поведение Николая, возобновившего обычную жизнь, успокоило мать. Но я никогда не сомневался, что он лишь напустил на себя безразличие.

Тогда в Париже выступала русская опера с Шаляпиным. Брат заявил, что хочет съездить туда посмотреть. Родители, не сомневавшиеся, что Шаляпин был лишь предлогом, старались его отговорить, но ничто не могло остановить Николая.

С поручением родителей держать их в курсе действий брата вслед за ним в Париж отправился и я. Там я узнал, что он вновь встретил молодую женщину. Я телеграфировал родителям и просил их приехать.

Тем временем Николай был неуловим и не показывал нам признаков жизни. В конце концов я отправился за советом к двум известным ясновидящим: мадам де Тебэ и мадам Фрайя. Первая заверила меня, что большая опасность угрожает члену моей семьи, который рискует быть убитым на дуэли. Примерно то же самое сказала и вторая, прибавив предупреждение, касающееся меня: «Через несколько лет вы будете участником политического убийства и пройдете через ужасные испытания, которые в конце концов превзойдете».

До нас доходили самые противоречивые сведения. Очевидно муж знал об отношениях Николая с его женой, но в то время как одни уверяли, что дуэль неминуема, другие говорили, что речь пойдет лишь о разводе. Наконец, стало известно, что офицер действительно вызвал брата на дуэль, но секунданты признали мотивы недостаточными для поединка. В эти дни нам нанес визит муж молодой женщины. Он сказал нам, что помирился с Николаем, считает свою жену ответственной за все и будет требовать развода. С огромным облегчением мы узнали, что дуэль не состоится, но остались в большом беспокойстве за последствия развода.

Вскоре тревожные новости призвали нас в Петербург: офицер, несомненно под воздействием товарищей, вернулся к мысли о дуэли.

Ничего невозможно было узнать у Николая, замкнувшегося в абсолютном молчании. Наконец, он сказал мне, что дуэль состоится очень скоро. Я тут же уведомил родителей, и они вызвали Николая для серьезного разговора. Он заверил их, что ничего не случится.

В тот же вечер я нашел на столе записку от матери, просившую прийти к ней как можно раньше, и другую, от Николая, приглашавшего меня ужинать у «Контанта». Это показалось мне добрым знаком, поскольку впервые после возвращения из Парижа он приглашал меня вместе провести вечер.

Сначала я отправился к матери. Она сидела перед зеркалом, а горничная причесывала ее на ночь. Я до сих пор вижу выражение ее лица и глаза, сияющие от счастья. «Все эти слухи о дуэли ложные, – сказала она, – твой брат приходил ко мне сегодня вечером. Все устроилось. Ты не можешь представить, как я счастлива! Я тем более боялась этой дуэли, что Николаю на днях исполняется двадцать шесть лет», Так я узнал о странной фатальности, которая издревле, казалось, нависала над родом Юсуповых: все наследники, кроме одного, умирали, не достигнув двадцати шести лет. Мать, имевшая четверых сыновей, из которых выжили лишь мы с Николаем, не переставала дрожать за каждого из нас. Приближение двадцатишестилетия[111] брата, совпавшее с угрозой дуэли, привело ее в ужасную тревогу. Я обнял мать, проливавшую слезы радости, и отправился в ресторан, где Николай назначил мне свидание. Не найдя его там, я напрасно обыскал весь город и вернулся обеспокоенный как никогда. После предсказаний ясновидящих и признаний матери исчезновение Николая усилило мою тревогу. Он сам предупредил меня о неминуемости дуэли. Несомненно, он хотел провести со мной последний вечер. Какие непредвиденные обстоятельства ему помешали? Одолеваемый мрачными мыслями, я, тем не менее, заснул.

Утром мой лакей Иван вбежал ко мне: «Идите скорее, ужасное несчастье!»

Охваченный страшным предчувствием, я выпрыгнул из кровати и побежал к матери. На лестнице толпились слуги с искаженными лицами, но никто не отвечал на мои вопросы. Раздирающие крики раздавались из комнаты отца. Я вошел и увидел его, очень бледного, перед носилками, где было распростерто тело Николая. Мать, стоявшая перед ним на коленях, казалась лишившейся рассудка.

Мы с большим трудом оторвали ее от тела сына и уложили в постель. Немного успокоившись, она позвала меня, но, увидев, приняла за брата. Это была невыносимая сцена, заставившая меня похолодеть от горя и ужаса. Затем мать впала в прострацию. Когда она пришла в себя, то не отпускала меня ни на секунду.

Тело брата поместили в часовне. Затем начались долгие и тягостные траурные церемонии, потянулась вереница всех родных и друзей. Несколько дней спустя мы уехали в Архангельское, где должно было состояться погребение в фамильном склепе.

Великая княгиня Елизавета Федоровна была среди друзей, ожидавших на вокзале в Москве, и сопровождала нас в Архангельское.

Множество крестьян присутствовало на заупокойной службе. Большинство плакали, все трогательно выражали участие в нашем горе.

Великая княгиня жила некоторое время с нами. Ее присутствие, благотворное для всех, было в особенности большой помощью для матери, отчаяние которой не знало границ. Отец, очень замкнутый от природы, скрывал горе, но чувствовалось, что он глубоко охвачен им. Что до меня, то я был одержим жаждой мщения, которая привела бы меня к крайностям, если бы великая княгиня не успела меня успокоить.

Я узнал обстоятельства дуэли, которая состоялась утром в имении князя Белосельского, на Крестовском острове[112]. Оружием были револьверы, а расстояние между противниками установлено в 30 шагов. По сигналу Николай выстрелил в воздух. Противник стрелял по нему и промахнулся. Тогда он потребовал, чтобы дистанция была сокращена на 15 шагов. Николай снова выстрелил в воздух. Офицер прицелился и убил его наповал. Это была не дуэль, а убийство. Позже,