Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов

мечтал сделать из Архангельского художественный центр, построив в окрестностях целую серию жилищ, в том же стиле для художников, музыкантов, писателей, артистов. Там была бы академия, консерватория и театр. Сам дворец я сделал бы музеем, оставив несколько комнат для будущих выставок. Я предполагал еще украсить парк, запрудив реку, чтобы затопить окрестные поля и превратить их в огромное озеро, террасы были бы продолжены до самой воды.

Мои проекты не ограничивались Архангельским. Мы владели в Москве и Петербурге домами, в которых не жили: они стали бы больницами, клиниками, приютами для стариков. Дома на Мойке и в Москве были бы превращены в музеи, собирающие лучшие картины. В имениях в Крыму и на Кавказе я разместил бы санатории. Я рассчитывал оставить по одной или двум комнатам для собственных нужд во всех этих местах. Земли перешли бы к крестьянам; фабрики и заводы объединены в акционерное общество. Продажа всех украшений и драгоценностей, не представлявших художественного или исторического интереса, с прибавлением банковского серебра позволила бы мне основать капитал, доходы с которого сделали бы реальным осуществление всех этих проектов.

Это были лишь мечты о будущем, но они неотступно преследовали меня. Я непрерывно рисовал планы и искал новые комбинации. Я был так ими захвачен, что мне случалось видеть в мечтах Архангельское таким, каким я его воображал.

Я сообщил часть своих проектов матери и великой княгине. Последняя их поняла и одобрила, но я натолкнулся на сопротивление матери, имевшей совсем другие виды на мое будущее. Я был последний из Юсуповых, и она надеялась на мою женитьбу. Я возразил, что не чувствую себя созданным для семейной жизни и что, если бы у меня были дети, я оказался бы связанным обязательствами, не позволяющими распоряжаться состоянием по моему усмотрению. Я прибавил, что в то время, когда революционные страсти растут вокруг нас, более невозможно жить, как в эпоху Екатерины II. Вести же мелочную буржуазную жизнь в довольно пышной обстановке, на мой взгляд, бессмысленно и негармонично. Тот стиль, который я старался сохранить в Архангельском, не мог упрочиться в будущем иначе, как если бы эти роскошь и пышность перестали быть предназначенными нескольким привилегированным лицам и были бы отданы в распоряжение как можно большему числу людей, выбранному из тех, кто был бы способен этот стиль ценить и использовать.

Видя, что не могу переубедить мать и что эти споры лишь волнуют ее, я перестал говорить на эту тему.

Глава ХIV

Отъезд в Крым и возвращение в Москву. – Зима в Царском Селе. – Отец Иоанн Кронштадтский. – Я посещаю наши владения. – Возвращение в Крым. – Мой отъезд за границу

Осенью великая княгиня отправилась с нами в Крым. Ее присутствие, развлечение, принесенное дорогой, красота природы и великолепная погода имели благотворное влияние на здоровье матери. Это успокоение было нарушено вереницей посетителей, выражавших соболезнования. Мать, всегда любезная и добрая, заставляла себя принимать всех. Усилия, которых это ей стоило, вызвали нервную депрессию, вновь уложившую ее в постель.

Великий князь Дмитрий присоединился к нам в Крыму. Не проходило дня, чтобы он не заглядывал ко мне. Мы беседовали часами, и дружба, которую он выражал, глубоко меня трогала. Он просил считать его за брата и уверял, что сделает все возможное, чтобы заменить Николая; обещание, которое он верно держал многие годы.

Тем временем монотонная и бездеятельная жизнь скоро стала меня удручать, и я мечтал вернуться в Москву, чтобы возобновить мою работу. Когда я поделился этими планами с великой княгиней, она посоветовала мне не уезжать, пока мать не поправится. Увы! Врачи, которых я расспрашивал, не оставляли мне иллюзий. Они говорили, что состояние матери может периодически улучшаться, но что она никогда не выздоровеет совершенно.

Я колебался в принятии решения: мой сыновний долг требовал остаться в Кореизе; с другой стороны, я чувствовал, что это существование ничего мне дает. Я все еще колебался, когда выяснилось, что великая княгиня и мать решили меня женить; даже невеста была выбрана. Распоряжаясь так моей персоной, они не учли моего чувства независимости. Они уже видели молодого волка превратившемся в агнца, в то время как на самом деле я не изменился. Я во всяком случае решил, если уж когда-нибудь придется жениться, то вступлю в брак с девушкой по своему выбору. Мысль, что в некотором роде я попадаю под опеку, меня возмутила. С этого момента умиротворение, которого я как будто достиг, улетучилось; мне казалось, что все мои мучения воскресли. Я, наконец, решил ехать в Москву и возобновить работу под эгидой великой княгини.

Я не раскаивался в этом решении. Занимаясь несчастными, я постепенно вернулся к равновесию и внутреннему спокойствию.

Несколько дней спустя родители, великая княгиня и Дмитрий вернулись из Крыма, и я поехал с ними в Петербург и Царское Село, где мы провели зиму.

Смерть великого князя Алексея Александровича, дяди царя, повергла в этот год весь двор в траур. Великий князь Владимир сослался на это обстоятельство, чтобы просить у государя разрешение на возвращение его сына, великого князя Кирилла[119], бывшего в изгнании со времени женитьбы, чтобы он мог присутствовать на похоронах дяди. Великий князь Кирилл женился на германской кузине, принцессе Виктории, расторгшей первый брак с великим герцогом Гессенским, братом царицы.

Я очень хорошо знал великого герцога Гессенского, часто приезжавшего летом в Архангельское. Красивый мужчина, веселый и симпатичный, это был эстет с безграничной фантазией, поверхностно воспринимавший все красивое. Увидав однажды, что белые голуби плохо гармонируют со старыми камнями, он приказал выкрасить их перья в небесно-голубой цвет. Его брак с принцессой Викторией не был счастливым, и великая княгиня развелась, чтобы выйти за кузена, великого князя Кирилла. Их союз вызвал немалый скандал при дворе, не одобрившем ни брак, ни развод немецких кузенов. В особенности очень плохо восприняла это императрица, видя здесь оскорбление брату. Она добилась у императора, чтобы великий князь Кирилл получил запрет возвращаться в Россию и был лишен титула и сопутствующих титулу привилегий. Наконец, изгнанники обрели милость, но затаили неприязнь к императрице.

* * *

Немного спустя после смерти великого князя Алексея смерть отца Иоанна Кронштадтского[120] опечалила всю Россию. Уже при жизни о. Иоанн почитался за святого. В двадцать шесть лет назначенный священником в собор св. Андрея в Кронштадте, он с самого начала службы снискал любовь и обожание паствы. Почти все его время было посвящено визитам к бедным и больным. Он отдавал им все до последней