Лабиринт кочевников - Алексей Бессонов

– Природное явление, – убежденно тряхнул головой Горелов, – аномалия, если хотите. В девяностые, после закрытия карьера, я перекидал немало кубов песка, пытаясь найти хоть что-то, похожее на вход… Но – ничего! Ничего, господин Климов! Или же, – старик взял рюмку, повертел ее в пальцах, – мы не видим того, что находится прямо под носом.

– То есть вы пришли к мысли о проходе в другое измерение еще до находки этих скелетов? – удивился Ян. – Но как? Вам хватило этого артефакта с дисками?

– Я давно понял, что эта вещь не имеет никакого отношения к нашему миру, к нашей реальности. Она создана цивилизацией, которая развивалась другим путем, сильно отличным от нашего. На старой Песчанке – фактически на карьере – я перерыл буквально весь берег, но не нашел ничего, кроме старых гвоздей и нескольких пистолетных гильз. Дурацких вопросов мне, как вы понимаете, никто не задавал. Директор краеведческого музея с лопатой и совком – обычный чудак, безобидный шизик. Милиционеры относились даже с уважением, помочь предлагали… ха-ха-ха!

Глаза директора музея заблестели, и Ян подумал, что пора прощаться. Собственно, он и так узнал – да еще и увидел! – гораздо больше, чем рассчитывал.

– Писать я об этом, конечно же, не стану, – сказал он, – да и болтать совершенно глупо. Хотелось бы надеяться, что мы с вами сможем встретиться еще раз, Аркадий Михайлович. Мне почему-то кажется, что эта история может иметь еще кое-какое продолжение.

– Все неспроста, – многозначительно заметил Горелов, протягивая Яну руку. – Да, поверьте мне, молодой человек, неспроста… А что касается встречи – уверяю, я буду рад видеть вас в любое время. После смерти супруги я практически живу в этом кабинете, ибо дома мне делать совершенно нечего. Ну, иногда визитирую горсовет, конечно, но это бывает нечасто. Кому я там нужен?!

Когда тяжкая музейная дверь бухнула за спиной, Ян вытащил из кармана сигареты – курить хотелось адски, невыносимо просто, – но зажигалку достал только на заснеженной дорожке, отойдя подальше. Разговор с директором музея вызвал стойкое ощущение легкого безумия буквально во всем, что окружало Климова, включая серые пятиэтажки и такое же серое, мутное небо.

«С чего вдруг он так разговорился со мной? – думал Ян. – Человек я для него совершенно чужой, а тут… Хотя, с другой стороны, с кем ему тут вообще говорить? С чинушами из горсовета? Для таких, как этот Горелов, Заграйск – кладбище надежд, а надежды у него явно были. Лет так пятьдесят назад, наверное. А потом почему-то хлоп! – и он в кабинете заведующего музеем в богом забытой дыре, вырваться из которой почти невозможно. Пьянь на улицах, вечно пустые магазины плюс копеечная зарплата. Волком завоешь!»

А посреди всего этого – тайна. Нет, Тайна, загадка с большой буквы, такая, о которой и не расскажешь никому на всем белом свете. Все сам, только сам… Сколько лет он рылся на берегу Граи, сколько лопат песка поднял в заброшенном карьере? И каким невероятным событием стала для него жуткая находка девяносто седьмого года?..

Дойдя до проспекта Щорса, Ян остановился: ему стало казаться, что от быстрой ходьбы перехватило дыхание. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, он посмотрел по сторонам. Все было как обычно, как всегда – ну разве что снег в этом году выпал рановато… Интересно, какие снега лежат сейчас там, в тех краях, откуда пришли эти двое, нашедшие свою смерть под завалом на берегу речки Граи?

И из какого мира прибыл тогда Ленц, химик и неутомимый изобретатель, явно обладавший знаниями, для нас пока совершенно закрытыми? Как говорил Невинский? Большинство его разработок оказывались невоспроизводимы технологически? Хорошая формулировка, гладкая. Выражаясь нормальным человеческим языком, Ленц лепил в своих лабораториях что-то такое, что никак нельзя было поставить на конвейер, и это при всей колоссальной мощи советского военно-промышленного комплекса, способного в те времена свернуть горы. Проекты его, по-видимому, уходили в Москву, чтобы там и остаться, навеки застряв в секретных архивах. Но при всем при этом он работал с необыкновенным упорством, работал до последнего дня завода… Зачем? Какую цель он поставил перед собой?

«Он пахал как одержимый, так охарактеризовал его Невинский, – сказал себе Ян. – Однако сдается мне, что работал этот удивительный пришелец вовсе не из-за святой любви к науке. Он что-то искал все эти годы, десятилетия, искал пути решения какой-то задачи, используя для этого лаборатории военного завода, для которых мог заказывать практически любое оборудование… Это важно, очень важно – понятно, что исследовательскую базу такого уровня Ленц не смог бы найти ни в одном университете! Потому и оказался здесь, на заводе. А там уж делился своими знаниями, разрабатывая то да се, и ни одна живая душа не догадывалась, чем он занят на самом деле. Еще бы, гений, а к гениям у нас всегда было особое отношение. Достаточно вспомнить Ландау или того же Курчатова! Пусть те работали в большой науке, а химик Ленц творил чудеса на заводе в глухой уральской дыре… Ему, пожалуй, могли простить любые чудачества – и перерасход материалов, и ночные бдения, и коньячок на столе. Был бы результат! – а за это как раз волноваться не приходилось».

С этими мыслями Ян добрел до своего дома и, только отпирая калитку, вдруг заметил, что снег повалил снова. Климов стащил с правой ладони перчатку, подставил ее под медленно падающие снежинки. За вокзалом поддувало довольно ощутимо, дуло и на Щорса, а здесь, на Верхней, ветра не было, из потемневшего неба сыпало мягко, пушисто. Ян знал, к чему это: скоро ударят такие морозы, что все вокруг заскрипит, звеня ледяным железом. Как бы не пришлось растапливать старую печку в кухне!

– Эй, сосед дорогой! Ян! – раздалось вдруг слева, и Климов высунулся обратно на улицу: характерный говорок Пахомова запомнился ему хорошо.

Пахомов стоял у своих ворот, призывно помахивая рукой. Ян поморщился – после разговора с Гореловым он чувствовал жуткую усталость, но все же зашагал в сторону соседнего дома.

– Привет-привет, – они обменялись рукопожатиями, и Климов заметил, что старый прапорщик чем-то заметно встревожен. – Про Абазова нашего слышал уже? А?

– Это кто? – нахмурился Ян. – Я ж тут не знаю никого…

– А-а!.. Да вроде как бандючок тут местный. Сам на металлобазе работает, ну и к нему во двор несут всякое: и кабель ворованный, и еще там чего под руку подвернулось. Нынче ночью кто-то разгром у него устроил. Там сейчас дружки его пасутся, из бывших… Ну ты понял. Хотят узнать, кто да что! Абазов вчера в Клинцы мотался, подруга у него там, – так к утру вернулся, а во дворе тарарам. Вроде пропало что-то, а может, и нет. Так что вниз к реке сегодня лучше не соваться.

– Говорили, в Заграйске с бандюками поприличней стало. Кто помер, кто уехал. Нет?

Пахомов осклабился, достал из кармана куртки пачку «Примы».

– Это да, – сказал он, прикурив. – Того, что было, уже нет, конечно. Да и Абазов так себе бандит, на словах все. Но железяк у него полный двор всегда. Хотя он и не один тут такой. В городе, в общем-то, есть еще что стырить. Вот и тырят, как могут. Кто тырит, кто скупает. Вон Зарифуллин, водила этот, что в дурке сейчас прячется, тоже ведь промышлял. И трубы во дворе у него, и «запорожцы» всякие валялись – он их сам резал, а потом на своей же машине на базу отвозил. И что ему скажешь?