Добровольцы и ополченцы в военной организации Советского государства. 1917—1945 гг. - Алексей Юрьевич Безугольный

в созыве ополчения и организации партизанского движения (призыв к которому прозвучал вместе с ополчением) «шаг отчаяния, признак растерянности», свидетельство «исключительной ненадежности фронта»[462]. Безусловно, эти мнения имели под собой основание – ополчение созывалось не от хорошей жизни. Но в целом выступление Сталина граждане расценили не как жест последней надежды, а, напротив, как честную, здоровую оценку положения, как призыв к сплочению и моральной мобилизации народа перед лицом смертельной опасности.

«Могучее народное ополчение»: между добровольчеством и принуждением

Речь И.В. Сталина 3 июля запустила публичную кампанию по созыву народного ополчения по всей стране. Ополченческое движение охватило в основном регионы Центральной России, неоккупированной части Украины и Белоруссии. Так, 5 июля решения о формировании частей народного ополчения принимают в Воронежской области, 6 июля – в Белорусской ССР, 8 июля – в Сталинградской области, 9 июля – в Курской и Саратовской областях, 15 июля – в Тамбовской, затем – в Ивановской, Ярославской и во многих других областях[463].

В течение нескольких дней в Москве заявления подали 168,5 тыс. человек, а в Московской области – еще 140 тыс. человек[464]. В Ленинграде к 8 июля 1941 г. в ополчение записалось 101 037 человек[465]. В Курской области к 15 августа 1941 г. в народное ополчение записалось 119 239 человек[466]. В крупных промышленных центрах записывались десятки тысяч человек: в столице Азербайджанской ССР городе Баку к 1 августа было подано 63 632 заявления[467], в г. Запорожье к 17 июля записалось 44 534 человека[468] и т. д.

Широкий размах ополченческое движение получило в украинских городах. В Днепропетровске к 20 июля сформирован корпус народного ополчения в составе четырех дивизий. В Харькове в народное ополчение вступило 85,3 тыс. человек, в Днепропетровской области – свыше 100 тыс. человек, в Кировоградской области – 66,3 тыс. человек, в Киевской области – 90 тыс., в том числе в Киеве – около 30 тыс. человек, в Одессе – 55 тыс. человек, в Черниговской области – 64,8 тыс. человек, в Сумской – 103,3 тыс. и т. д.[469]

Интенсивность подачи заявлений после речи Сталина многократно превзошла подачу заявлений после речи Молотова. И дело не только в том, что Сталин обладал неизмеримо большим авторитетом среди советских граждан, но и в том, что он вполне определенно призвал к организации народного вооруженного сопротивления, в то время как Молотов выдвигал лишь лозунг интенсификации труда в тылу. Выступление Сталина инициировало мощную кампанию по записи добровольцев, в реализации которой участвовали партийно-советские органы всех уровней.

Несмотря на то что Сталин в своей речи четко указал создавать ополчение «в каждом городе, которому угрожает опасность (выделено мной. – Авт.)»[470], за формирование ополчения в первые дни энергично взялись и в регионах, отстоявших за тысячи километров от линии фронта, – и это, безусловно, один из верных признаков кампанейщины. Например, в Молотовской области с 8 июля 1941 г. было создано 11 полков, в которые вошли 106 отрядов народного ополчения[471]. В Омской области было организовано не менее 325 батальонов, отрядов, дружин и групп народного ополчения общей численностью более 10 тыс. человек[472]. Если заявлений о вступлении в ополчение на том или ином омском предприятии подавалось мало, это считалось признаком того, что «крайне недостаточно развернута массовая разъяснительная работа по этому важнейшему вопросу…»[473]. Ленинградский экономист И.Д. Зеленская в первые недели войны отмечала в своем дневнике, что признаки кампании были заметны общественности: «Многие скептики» полагают, что «все идут [в ополчение] под давлением общественного мнения, [из] корыстных соображений и проч.»[474].

Процедурно развертывание кампании можно показать на примере Сталинградской области: «Коллектив тракторозаводцев обратился с призывом к трудящимся области о формировании народного ополчения Сталинградской области. Предложение тракторозаводцев было обсуждено в обкоме и исполкоме областного совета. Было принято решение создать в Сталинградской области корпус народного ополчения»[475]. Далее обращение тракторозаводцев было напечатано в областной газете, обсуждено в трудовых коллективах на митингах, которые от лица всех работников принимали решение присоединиться к ополчению. Власти подхватывали, канализировали и стимулировали реальный патриотический порыв масс, значительно ускоряя и упрощая его организационное оформление, реализуя его в форме добровольческих воинских частей.

Прием в ополчение нашел отражение во многих воспоминаниях непосредственных участников событий. Все они свидетельствуют о том, что процесс комплектования ополчения был предельно прост и неформален. Запись могла осуществляться индивидуально или коллективно. Чаще всего сам акт записи в ополчение предварял митинг, которому, в свою очередь, предшествовало коллективное прослушивание обращения Сталина, которое зачитывал секретарь парткома. На митинге разъяснялся текущий момент и значение народного ополчения в истории страны. «Затем образовалась очередь, шла запись» – такова типичная картина тех дней[476].

Парткомы заводов, фабрик, учреждений и учебных заведений играли ключевую роль в записи в добровольческие военизированные формирования. Они работали непосредственно с людьми, обязаны были хорошо знать трудовые коллективы, имели большой опыт разного рода коллективных мобилизаций. Прием добровольцев осуществлял секретарь парткома, реже – начальник цеха, бригадир или иное лицо, облеченное государственной, партийной или должностной властью: «Записал меня в ополчение секретарь парткома института, мой преподаватель строительной механики Тихон Георгиевич Фролов. С этого дня я – ополченец, командир саперного взвода» – этим ограничились воспоминания одного московского ополченца[477]. «У столика, покрытого кумачом… сидел сам начальник цеха Озеров… У меня спросили фамилию, год рождения и табельный номер – 996. Процедура записи была проста», – вспоминал другой[478].

В учреждениях (вузах, наркоматах, учреждениях культуры и т. п.) записи также, как правило, предшествовал митинг, «на котором были произнесены соответствующие речи», однако сама запись велась не на общем сборе работников, а путем их обхода или вызова в партком. «Прошли по отделам и просили желающих записаться. В нашем отделе записался я. К вечеру просили зайти в партком. В парткоме эти списки подтвердили подписями», – вспоминал ополченец 13-й ДНО И.В. Проскурин, сотрудник бухгалтерии Всесоюзной сельскохозяйственной выставки[479].

По многочисленным свидетельствам, апогея патриотическое настроение ополченцев достигало на первом сборе, проходившем, как правило, во дворах школ. Это был, пожалуй, самый торжественный и радостный день, когда многих добровольцев охватывало эйфорическое, беззаботное настроение. В отчетах ответственных партийных работников в эти дни можно встретить не только суконные слова о «патриотическом подъеме» и готовности «разгромить фашистскую гадину», но и о том, как «добровольцы приходили в исключительно приподнятом настроении, с песнями и плясками»[480]; «рабочие в народное ополчение шли с предприятий с песнями, с гармошками…»[481]; «с оркестром проводили наших ополченцев до пункта их сбора»[482]; «как