Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов

поцеловали в макушку. Макс может обнять, но сыновье тепло не восполнит пустоту внутри. Ей нужен рядом свой мужчина, потому что Макса однажды придётся отдать той, которая будет сердиться и ворчать, ожидая именно его тепла. Чёрт, как же не хочется думать обо всём этом.

Где он шляется, несносный мальчишка? Хоть бы он не был сейчас с этой девкой. Аварией…

— Ма-а-ам! — донёсся из коридора хрипловатый голос Максима. — У меня получилось! Получилось!

Сын заглянул в комнату, Марина даже на секунду не шевельнулась. Она не может это контролировать. Это чувство сильнее. Оцепенение спящей красавицы, ждущей поцелуя принца. Макс молит о прощении, но Марине нужно другое и от другого! Потом сам собой этот паралич отпускает, но прежде ни единый мускул не дрогнет, ни одна струна в душе не заиграет. Это больно и страшно, словно она спит и видит кошмар, в котором её сына пытают, а она не может ни броситься ему на помощь, ни заставить себя проснуться.

— Мам, у меня получилось. Я научился жонглировать. Очень круто жонглировать, — негромко повторил Максим.

Марина не шелохнулась. Она рассматривала змейки на обоях и мечтала, чтобы обняли, чтобы дали хоть немного тепла закаменевшей душе и мышцам. Запах спиртного, исходящий от сына, тоже оставил её равнодушной. Она ещё будет ругаться, но не сегодня.

Макс тихонько прикрыл дверь к ней в комнату.

«Я решил выполнить твою просьбу…», — вспомнила Марина слова Бориса, на которые в разговоре не обратила внимания. Вот что это значило. Он всё-таки пожелал Максу удачи…

Глава 16

Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которых я никогда не вёл

Я люблю рассматривать потолочные светильники. С детства, с тех самых пор, как впервые прошёл, задрав голову, по коридорам больницы, где работала моя мать. Я видел их великое множество — маленьких, прямоугольных и выпуклых, как кусочки белого шоколада; прямоугольники побольше, похожие на целую плитку; выстроенные в линию или проложенные параллельно друг другу группами по три-четыре, под плафонами и без. Сейчас, разместившись на пластиковом лежаке общественной бани, я разглядываю круглую стеклянную таблетку, прикреплённую к потолку, от неё тянется в сторону длинная светящаяся трубка, отчего вместе они напоминают восклицательный знак или маятник больших часов.

Я напарился. Сегодня без веников. Не люблю веники. Изредка беру можжевеловый, но и то потому, что мне нравится потом рассматривать отметины на коже — многочисленные красные точечки, которые можно принять за аллергическую реакцию, но нет, это поры так причудливо реагируют на столкновение с зелёными иглами.

Окунувшись в ледяную воду, я постелил полотенце на лежак, устроился поудобнее, и вот уже минут пятнадцать рассматриваю потолок. Мимо проходят люди разных возрастов, оттенков кожи, несхожие по степени развитости мускулатуры. Мне нет до них никакого дела, я вижу их боковым зрением, полностью сосредоточившись на светлом кругу под потолком, соседствующей с ним длинной лампой и трещинах на давно не обновлявшейся побелке.

Возможно, кто-то из этих людей однажды станет моей жертвой. Не исключено. Любой из них может оказаться записанным в одну из тетрадей.

Если кто-то из вас подумает, что киллер Монетка — как меня окрестили в городе — это благородный мститель или блестящий психолог, стремящийся разобраться в сути чужих конфликтов, то вы ошибаетесь. Из двух человек — заказчика и жертвы — я никогда не выбираю того, кто, на мой взгляд, больше заслуживает смерти. Нет и близко ничего подобного: ах, какая у него насыщенная жизнь, как будет жалко, если она вдруг прервётся. Или: ох, это его первый серьёзный просчёт, разве можно из-за такой ерунды пожелать человеку попасть под трамвай!

Когда я придумал эту, хм, игру, мной двигала исключительно жажда мести. Мести своим родным, которые в одночасье от меня отказались. Без разговоров, без попыток вразумить, переубедить, спасти. А ведь я абсолютно уверен: маминых и бабушкиных сил хватило бы не только на то, чтобы скрыть мои преступления, но и воскресить мёртвых. Накопленный час — это золотой слиток энергии, драгоценный булыжник, который можно метнуть в любую точку Вселенной. Я знаю, на что способен сам, и на что были способны мои родственницы. Но они предпочли трусливое бегство, как только почувствовали рядом с собой чёрную силу. Как же! Пятно на репутации. Чистейшие воздушные взбитые сливки испачканы! И это не шоколадная крошка!

Раз уж это мысли, которых у меня нет и быть не может, то я скажу так: я понимаю, что мама и бабушка могли бы меня спасти, но также принимаю и другое. Мне это было бы не нужно. Просто потому, что я выбрал свой путь. Как выбирают профессию, как находят хобби, которому готовы отдаваться без остатка. Так я, перекормленный бесконечным желанием родственниц всех вокруг осчастливить, выбрал сторону зла. Осознанно! Зачем юлить? Записки, в которых люди просили замучить до смерти других людей, вызывали во мне трепет. Такой трепет, какого не было ни от одной просьбы о свадьбах, детях, исцелении и достижении целей. Злые просьбы словно подсвечивались, манили, и сами собой могли бы переводиться с любых языков — вздумай написать кто-то из иностранцев — чтобы стать понятными для меня и непременно попасть в мою душу, жаждавшую волшебства, но волшебства грозного, а не такого, каким грезили мама и бабушка.

Преступление — тоже искусство. Доводилось ли вам видеть азарт художника или театрального режиссёра, или иного творца, нашедшего способ реализовать задумку? Это внезапное озарение, сдавленный стон или откровенный крик радости, когда в голове тяжеленные плиты огромного пазла сходятся в единую картину, которая до этого никак не хотела складываться. Поверьте, точно так же горят глаза у мошенников, придумавших новую схему. Они так же звонят друг другу и возбуждённо орут в трубку:

— Слышь, чё придумал! Мы будем богаты… Это стопудово сработает.

И учащённо бьётся их сердце, когда криминальный спектакль свершается в первый раз. Не совсем гладко, не с полным успехом, но всё же есть повод отпраздновать премьеру! И сыграть его второй раз и третий, и пятый, с каждым разом улучшая мастерство и получая всё больше дохода. И тот, кто однажды придумал схему, вдруг невзначай улыбнётся, отпивая вино из бокала и подумает: а ведь без меня ничего этого не было. Ведь простая же схемка, лежала на поверхности, а никому, кроме меня, в голову не пришла…

И что, скажете, Вселенная всегда хочет только взбитых сливок и белых шкатулок? Похоже, ей в кайф от перчёных блюд и чёрных ящиков (читай, гробов). Она любит пощекотать