Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов

Наверное, так и происходят разговоры отцов и сыновей о чём-то важном и вечном. Сейчас мне стоит вразумить его, рассказать о ценности жизни, перечислить причины, по которым пытаться прервать её раньше времени не стоит. Спасибо старику, он и тут меня опередил.

— Эй, малец, — захохотал он, — не спеши сводить счёты с жизнью по молодости. Поверь, во взрослой жизни причин будет куда больше! И деньжат подкопишь!

Я размышлял. Макс — это путь к Марине. Марина — это дорога к моему прошлому, в котором ещё есть моя семья, где был марафон добрых дел «Час в копилке», где от меня не отказалась родня, где мы — юные влюблённые — ходили на романтические свидания. Это нить, за которую я держусь, потому что ничего другого — светлого и радостного — у меня не осталось. Сообщения от Марины доставляют мне удовольствие, равно как вдохновляет и даже возбуждает возможность промолчать в ответ. Женщина, которая с тобой на протяжении стольких лет, пусть и привязанная магическими лентами — это козырь для мужского самолюбия. Держать на крючке, давая видимость свободы, но всегда чуть подтягивать леску и дёргать рыбку за губу, когда она отплывёт слишком далеко, посчитав, что действительно вырвалась на волю.

Но я не помню Марину. И вряд ли она зачем-то в действительности нужна мне. И этот пацан, сидящий напротив, не нужен тоже.

— Почему же? — возразил я бармену. — Каждый волен распоряжаться своей жизнью, как ему вздумается. В любом возрасте!

Макс ещё больше сжался и крепко обхватил опустевший стакан.

— Повторить? — спросил я. Он кивнул. — Скажи, тебе действительно не хочется больше жить?

— Я, честно говоря, не знаю… — его уже развезло, и он говорил горячо, искренне, но не слишком чётко, — мне кажется, я мешаю матери…Я думаю, без меня у неё была бы какая-то другая жизнь. Она бы наладила отношения с Уродом из телефона… Недавно я узнал, что этот Урод — мой отец…

— Он так записан у неё? — неожиданно вырвалось у меня.

— Не знаю. Но я зову его только так. И плевать, что он мне типа отец.

«Записан я у Марины как-то ещё похуже», — подумал я.

— Ей наверняка надоело со мной возиться. Я — неудачник. Она подбадривает меня, но я вижу, что ей это нелегко даётся. За что ни возьмусь, никогда не довожу до конца. И мы вместе с мамой хотим найти во мне хоть какие-нибудь таланты, но с каждым днём оба уверяемся, что их нет.

— И поэтому ты решил, что без тебя ей будет легче?

— Да… Или нет… Ещё не совсем решил…

— Скажи, а что бы могло повлиять на твоё решение? Есть что-то, чего тебе очень сильно хочется? — спросил я.

— Да, мне хотелось бы стать великим жонглёром. Выполнять какие-нибудь сложные и невероятные трюки.

— Как Гарри Гуддини или Дэвид Копперфилд?

— Они иллюзионисты, а не жонглёры. Я читал в интернете. Есть всякие рекорды жонглирования мячами, булавами, прочими предметами. Там учитывается и количество предметов в руках, и количество касаний за минуту. Кажется, кому-то удалось за шестьдесят секунд, жонглируя тридцатью мячами, совершить больше трёхста касаний…

— Трёхсот, — машинально поправил я.

— Ну, около того, да, — парень по-своему истолковал мою реплику, — я хотел бы научиться делать что-то настолько же крутое. Но пока я не могу поймать даже два подброшенных яблока.

«Просто потрать секунду своего драгоценного времени и пожелай сыну удачи», — вспомнились мне строки одного из Марининых посланий.

«Он не мой сын», — ответил я тогда.

— Мне кажется, в жизни иногда должны случаться чудеса, как считаешь?

В глазах Макса зажёгся и погас огонёк. Этот пацан вряд ли верит в магию.

— Всегда найдётся тот, кто исполнит любые наши желания, — продолжал я, — надо только верить. Ты способен поверить, что я могу исполнить любое твоё желание?

Макс кивнул — так слабо и незаметно, что это едва ли можно было принять за движение.

— Так да или нет? — уточнил я, не удовлетворившись этим неуверенным ответом.

— Да, — сказал он полушёпотом.

— Вроде я расслышал, хотя мне кажется «да» и «нет» — слова, которые стоит произносить громко и чётко. — После этих слов я обратился к бармену, — принеси мне тетрадь.

— Которую? — старик вился недалеко от нашего столика, подслушивая беседу.

— Суицидную.

— Не хотите же вы оплатить этому парню?.. — он осёкся, было видно, что от подобной мысли этому пройдохе не по себе.

— Хочу. Мечты должны сбываться. Верно, Макс?

— Но он мечтает о другом!

— Другое, увы, не в моих силах.

— Если уж вы готовы расстаться с деньгами, то могли бы, например, оплатить ему обучение в цирковом училище…

— Просто принеси мне тетрадь, — я чуть повысил голос, впрочем, быстро остыл. Тратить эмоции на разговоры я не любил. А уж раздражаться, отдавая приказы — и подавно. Мои приказы исполняются всегда, как бы тихо я их ни оглашал.

— Моё дело маленькое, — вздохнул он и, чтобы скрыть неловкость, снова начал похохатывать в дело и не в дело, — я за свою долю что угодно готов сделать…

И всё же он шёл к стойке медленно, оглядываясь, словно ожидая других распоряжений. Не дождавшись, он принёс потрёпанную тетрадку с изображением полуголых девиц (какие-то певички в блёстках и перьях). К обложке тетради за колпачок была пристёгнута ручка.

Отходя от стола, бармен потрепал Макса по голове.

— Пиши, — сказал я парню.

— Что писать?

— Имя.

— Полностью? Как в паспорте? Или только фамилию?

— Как угодно. Полностью, конечно, лучше. Чтобы убийце было проще тебя найти.

Макс посмотрел на меня тем самым взглядом, который меня ужасно смущал. Будто старался сфокусироваться или впитать все черты моего лица. Мне показалось, что это я под его давлением подписываю смертный приговор, а не наоборот. Но страха в его глазах не было. Немного сомнений, но и решимости предостаточно.

— А могу я ещё подумать? Если я приду сюда завтра… Да, завтра. В это же время. — Он бросил взгляд на часы над входом — сущая безвкусица, пластиковый круг с изображением Нью-Йорка на циферблате, — Вы ещё будете готовы оплатить мне… подарок?

Мне почему-то стало неуютно. Сначала взгляд. Потом это слово — «подарок». Он словно проводит со мной какие-то опыты из числа тех, на которые способна его мамаша-психолог. Или кто она там.

«Да брось, — успокоил я себя, — он всего лишь пятнадцатилетний пацан. Ты ждёшь от него подвоха просто потому, что сам нечист — ни умом, ни сердцем».

— Не знаю. Может быть, я такой щедрый оттого, что и моё имя уже вписано в одну из этих тетрадей. Поэтому