Сезон мести - Валерий Махов

— Голицын? — не поднимая головы от его личного дела, спросила она. — Антон Януарьевич?

— Так точно.

— Вы, случайно, не родственник покойного профессора Голицына?

— А какое это имеет значение? Может, это предоставляет мне льготы не показывать задницу пьяным извращенцам? Если да, то я его сын.

Женщина перестала писать и заинтересованно посмотрела на Антона. Что-то неуловимо знакомое или даже родное промелькнуло в этом взгляде. Женщина опустила глаза и сухим казенным голосом спросила:

— Жалобы на здоровье есть?

— Нет.

— Травму головы привезли со свободы?

— Да.

— Одевайтесь. И можете быть свободны.

После медосмотра и обыска Антона затолкали в ту же пустую камеру. На душе опять стало тревожно. Антон снова закурил, и его зазнобило.

На берегу большого водохранилища, сплошь заросшего прибрежной травой и камышами, удобно расположился Лазарь Исаевич Шмидт с несколькими очень дорогими удочками. Кровавый шар солнца замер на мгновение перед тем, как нырнуть в воду. На берегу было так тихо, что он задремал. Внезапно вечернюю тишину нарушил какой-то звук. Все поплавки разом качнулись, но как-то неестественно тревожно. Лазарь, насторожившись, приготовился тянуть. В следующий миг он застыл, зачарованно глядя на воду.

Из воды выходила русалка. Солнце за ее спиной агонизировало каким-то слепящим светом. У девушки была необычайно хорошая фигура. В одной руке она держала довольно большую рыбу, в другой — ружье для подводной охоты. Картина была столь же красива, сколь и необычна. Предчувствуя возможность интрижки, Лазарь встал, втянул живот и, приготовившись рассыпаться в комплиментах, вдруг застыл, как парализованный. Что-то в облике девушки тревожило его, ибо было угрожающе опасным. То ли маска с трубкой, делавшая лицо искаженным до неузнаваемости, то ли плавная неторопливость походки, как будто она не выходила из воды, а шла по воде. Незнакомка приближалась, и уже можно было пересчитать все капли Сваровски, щедро рассыпанные по ее телу. Лазарю, несмотря на эту подводно-надводную красоту, вдруг стало страшно и захотелось бежать. Девушка подошла на расстояние цвета глаз и, резко дернув головой, сбросила маску.

— Привет из прошлого, — холодно произнесла она.

Потом, чуть приподняв свое оружие, не целясь выстрелила. И еще до того, как стрела подводного арбалета, порвав сонную артерию, насквозь пробила шею, Лазарь понял причину своего внезапного страха. Перчатки. Перчатки на ее руках были не свадебными, как ему показалось вначале, а выпускными. На какое-то мгновение ему стало легче оттого, что наконец-то исполнилось самое заветное, самое сокровенное его желание — он заплатил свой старый и страшный долг. И уже медленно оседая на песок, Лазарь с радостью увидел последний угасающий луч солнца, позолотивший рыбью чешую.

«Сбылось, — успел подумать Лазарь, — таки сбылось…»

Двери камеры с грохотом отворились, и контролер заговорщически, как показалось Антону, поманил его на выход. Антон с интересом последовал за ним по пустому коридору. Контролер опять привел его в смотровую камеру.

— Арестованный Голицын доставлен, товарищ майор, — доложил он, пропустив Голицына вперед.

Антон окинул взглядом уже знакомое помещение. За столом сидела та же женщина, главный врач, и что-то писала.

— Свободен, Коля, подожди за дверью.

— Татьяна Ивановна, так ведь…

— Я сказала — за дверью.

Контролер вышел, женщина бросила писать, озорно взглянула на Антона и, сбросив марлевую повязку, спросила:

— Ну что, спаситель, до сих пор не узнал?

Только теперь Антон понял, где и когда он видел эти кричащие глаза. Просто марлевая повязка и обстоятельства мешали углубиться в процесс узнавания. Антон грустно улыбнулся, вспомнив события, происшедшие совсем недавно.

— Видите, как полезно иногда быть рыцарем. Простите, не успела тогда вас поблагодарить.

— Я рад, что все обошлось.

— Понимаете, я ведь мужу так ничего и не рассказала. Я даже заплатила, чтобы тех уродов отпустили и не было огласки. Муж у меня с Востока, а там мужчины не только мудрые, но и горячие. От одной мысли, что мою грудь трогала чужая рука, он сойдет с ума. Доходит до смешного: он даже в общественном транспорте не разрешает мне ездить, чтобы об меня не терлись. Но это так, лирика. Давайте подумаем о вас. Я еще толком ничего не узнала, но до завтрашнего утра буду знать все. А пока, чтобы не рисковать, уложу вас в больницу. Я не только жена прокурора, но и местный главврач. И многое здесь в моей власти. Я переписала вашу историю болезни. У вас тут полная медицинская энциклопедия. У вас болит все, что не чешется, а что чешется — болит еще больше. Поэтому отправляйтесь в больницу, а завтра с утра я вас покормлю и начну интенсивно вытаскивать отсюда.

Антон прижал было руки к сердцу, но неизвестно откуда появившийся контролер скомандовал:

— Руки за спину, вперед!

В городском театре оперетты состоялась премьера нового спектакля. Аншлаг. Успех. Овации, цветы, а среди множества букетов — один самый дорогой и красивый, с номером телефона. Постановщик спектакля, главный режиссер театра Бояринов Анатолий Павлович, лениво перебирая карточки и визитки, заинтересовался именно этим номером. Ему так не хотелось идти в буфет на фуршет, где за его деньги, нажравшись и напившись, все эти непризнанные гении вначале будут хвалить, а потом сокрушаться и вспоминать обиды. Хорошо еще, если без мордобоя, а то утренний спектакль снова придется отменять. Повертев в руках карточку с незнакомым телефоном, явно принадлежащим женщине, Бояринов громко выдохнул, как перед прыжком в холодную воду, и набрал номер.

Больница СИЗО.

Больничная камера оказалась сравнительно небольшой. Из десяти двухъярусных нар восемь были заняты, на одну из двух свободных залез Антон. Его появлению никто не обрадовался и не удивился. Никому вообще не было до него дела. Он лег не раздеваясь и сразу провалился в какой-то липкий кошмар. Разбудили его крики сокамерников:

— Голицын, с вещами на выход!

Антон удивленно открыл глаза, вещей у него никаких не было. Дверь камеры была открыта, и в дверях его ожидал пожилой контролер с обезображенным многолетним бездельем бабьим лицом.

— Давай, шевели копытами, — противным гнусавым голосом проскрипел ударник юмористического труда.

Антон уже привычно заложил руки за спину и двинулся навстречу своему светлому будущему.

Они увиделись в тот же вечер, в центре на набережной. Она поджидала его на своей машине и была так красива, что Бояринову стало нехорошо. Существо казалось неземным, и он бы очень удивился, узнав, что она ест обычную пищу и пользуется дамской комнатой не только для того, чтобы попудрить носик. Бояринов был бисексуалом, тонким ценителем и той, и другой красоты, о чем в городе ходило много сплетен и что послужило в конце концов причиной развода и потерей семьи. После первых восторженных комплиментов по поводу премьеры девушка призналась, что первая их встреча во время приема избирателей произвела на нее сильное впечатление и что она часто вспоминала Бояринова, а сегодня после спектакля просто влюбилась. Бояринову была приятна лесть, а запах, исходивший от поклонницы, кружил голову.