Сезон мести - Валерий Махов

— Он такой же мой соплеменник, как скульптор Мухина — твоя мама. Но лучше бы он был евреем. Тогда я хотя бы понимал, почему этот шлемазел такой умный и практичный.

— Что ты имеешь в виду?

— Он еще спрашивает, что я имею в виду. Я уже давно ничего не имею. Если бы я еще имел что-нибудь ввести, то не спал бы в этом вонючем кабинете, а бегал бы, подобрав нижние манжеты на этих штучных брюках, и направо и налево делал бы всем непристойные предложения!!!

— Ликуй, Исаич! Мне с твоей исторической родины прислали лекарство от старости, виагра называется. Я тебя угощу.

— И шо, помогает?

— Будешь как солдат первого года службы, охраняющий женскую баню.

— А сколько нужно для счастья?

— «Достаточно одной таблетки». Но давай поговорим за СТО.

— Ах да! Павел Владимирович Мирославский — это фигура. Он знает все не только про двигатели внутреннего, но и внешнего сгорания. Маслом, которое он льет в мотор после отработки, можно поливать форшмак. Он поставил своим работягам автомат с кофе, так тот автомат только ему одному наливает норму, остальным сплошной недолив.

— Ладно, Лазарь, договорись, чтобы он меня принял и выслушал.

— Ой, не морочь мои бейцы, он уже час как тебя ждет.

— Так что я здесь делаю этот час?

— Этот час я морочу твои.

— Тогда я побежал. До завтра.

— Завтра меня не будет, я еду на рыбалку.

— Зачем?

— Все никак не поймаю золотую рыбку.

— Шоб зафаршировать? — кривляясь, спросил Мухин.

— Не, шоб выполнила три желания.

— А какие, если не секрет?

— Во-первых, чтобы того, что было с нами много лет назад, никогда не было.

— А во-вторых? — Мухин побледнел.

— Во-вторых, чтобы все еврейские мальчики рождались уже обрезанными.

— А это зачем?

— Им в жизни и так будет столько горя и боли, шо хоть от этого я их избавлю.

— Опасаюсь спросить про третье…

— Третье как раз самое простое. Шоб в Москве, на ВДНХ, возле фонтана Дружбы народов, на огромном пьедестале памятника «Рабочий и колхозница» работы скульптора Мухиной вместо никому не нужных фигур стояли бы наш ребе Мойша Соскович и герой Украины Роман Шухевич. И шоб в руках у них вместо эмблемы «смерть и голод», то есть «серп и молот», была бы большая надпись: «Все люди — братья».

На СТО «Мистер Хеппи Энд» все механики были злые и неулыбчивые и походили на наспех переодетых в комбинезоны разбойников с большой и очень разбитой дороги. Хозяин, моложавый симпатичный блондин, вопросительно посмотрел на Мухина.

— Я к вам, Павел Владимирович, и вот по какому делу, — изрек тот голосом Швондера.

— Я знаю, мне уже раз восемь звонил Лазарь. Дело в том, что напротив нас находится большая металлобаза, где утилизируют не поддающийся восстановлению хлам. Ну а я, естественно, покупаю эти бывшие машины и делаю свой маленький гешефт, — ответил Мирославский.

— Павел Владимирович, как вы думаете, что послужило причиной аварии и почему машину так быстро отправили на переплавку?

— На первый вопрос отвечу так: небольшое взрывное устройство, элегантно закрепленное магнитами на правый верхний рычаг. Устройство управлялось по радио, и, очевидно, убийца ехал сзади на небольшом расстоянии. Все рассчитав, он в нужный момент нажал на кнопку. Ну а почему так быстро на переплавку, то не будьте ребенком. Почему сомнительные криминальные трупы не хоронят, а кремируют? Я ответил на ваши вопросы?

— В полном объеме. Павел Владимирович, а вы не могли бы…

— Нет, не могу! При всем уважении… У меня двое детей и активная жизненная позиция. Поэтому никаких справок и официальных заявлений. Всего вам доброго.

«Стакан» автозака был тесным и темным. Машина медленно объезжала городские суды, подбирая несчастных и очень несчастных. В «стакане», с перевязанной головой, согнутый в три изгиба, сидел Голицын. Он был в состоянии, близком к помешательству. За последние несколько дней жизнь его круто изменилась. Потеря отца, авария, неопределенность с братом и, наконец, внезапный арест. Все это требовало серьезных размышлений и глубокого анализа. Из соседнего «стакана» раздался осторожный голос:

— Эй, сосед, ты тоже «обиженный»?

Антон моментально собрался, потому что вдруг отчетливо понял, что чья-то злая и могучая воля приготовила ему нечто очень страшное. Слабость и боль ушли моментально, как только он реально осознал, что уже одной ногой в капкане и рассчитывать может только на себя.

— Слышь, ты, урод. Это ты обиженный, а я твой обидчик. И завали хлебало, пока при памяти!

Конвоиры, сидящие напротив, удивленно посмотрели на Антона, и даже в общем пространстве «воронка», где ехали остальные, все стихло. Лишь один раз до Антона донесся чей-то шепот:

— Наверное, авторитета с нами везут, братва.

Так в тишине и тяжелых раздумьях приехали на Прохладную Гору, в СИЗО номер один. И когда за «воронком» в так называемом «конверте» закрылись ворота, Антон окончательно успокоился и четко понял, что выхода всего два — либо свобода, либо погост. А поскольку по ГОСТу ему было всего тридцать, он решил побороться. Сразу же, как только всех зэков выгрузили из «воронка», Антона увели в одиночную камеру. Он присел на узкую скамейку, подальше от вонючей параши, прислонился к бугристой стене и начал анализировать ситуацию. Через некоторое время маленькое окошко в двери, кормушка, приоткрылось и чья-то невидимая рука бросила пачку сигарет и спички. Антон немедленно закурил, и у него закружилась голова — от кайфа и счастья. Не успел он и пять минут побыть счастливым, как загремели засовы и пожилой вертухай повел Антона в новую жизнь.

Новая жизнь, как обычно, начиналась с обыска и медосмотра. В большой светлой камере было несколько человек в халатах, надетых поверх мундиров. Зэки по очереди подходили к длинному столу, раздевались догола и передавали вещи контролерам; те прощупывали каждую складку и бросали их на пол. После этого зэк открывал рот, потом поворачивался спиной, наклонялся и, раздвинув руками ягодицы, стоял так, пока палач не насладится этим шикарным зрелищем. Если же его анал вызывал подозрение или вожделение — вертухаев ведь не поймешь, — несколько раз приседал по команде самодеятельного проктолога, который, имея неполное восьмилетнее образование, получил столь неограниченную власть над людьми. Голицын решил для себя, что начнет ликбез для баранов сразу же, а там будь что будет. Но его почему-то не шмонали, а по фамилии вызвали к столу главврача. Главврачом оказалась довольно привлекательная, судя по фигуре, женщина, лица которой было не разглядеть из-за маски.