Коричневые башмаки с набережной Вольтера - Клод Изнер

– Волшебно! – похвалила Джина. – По-моему, вы ужасно похудели.

Эфросинья конечно же не стала говорить о том, что ей пришлось потратить уйму времени, чтобы надставить костюм, в который не удалось влезть с первого раза.

Кэндзи нетерпеливо потоптался на месте:

– Ну-с, дамы уже готовы отправиться на бал?

– О, месье Мори, позвольте попросить вас об услуге: не могли бы вы прихватить эту корзинку для мадам Баллю? Она тоже приглашена.

Кэндзи со вздохом поднял корзинку. Он всю дорогу тащил их с Джиной багаж, и у него уже разламывалась поясница, а тут еще лишний груз.

– Что у вас там? Килограмм пуха или килограмм свинца?

– Ах, я бы сама донесла, но с моим варикозом… – замялась Эфросинья, – да еще радикулит разыгрался…

– Воистину, кто сам себя жалеет, того все холят и лелеют, а на терпеливых воду возят, – хмыкнул японец, любивший изъясняться пословицами собственного сочинения.

– Воду? – удивилась Эфросинья. – Нет-нет, месье Мори, в корзинке нет ни пуха, ни свинца, ни воды – там конфитюр!

– Да уж, теперь она гораздо легче, – пробурчал Кэндзи, морщась от боли в спине.

Во второй половине дня свирепствовали мокрый снег и ледяной ветер. К вечеру переулки, соседствующие с улицей Сен-Дени, заволокло противным туманом. Папаша Гляди-в-Оба в обнимку с литром дешевого красного вина брел мимо бездомных, выстроившихся в очередь у освещенной витрины в доме номер 35. На грязном стекле заведения красовались разноцветные буквы: «ФРАДЭН». Бездомные стояли тихо – никакой толкотни и ругани. На пороге каждый вполголоса обменивался парой слов с хозяином заведения, предоставлявшим страждущим ночлег и горячий суп за четыре су. Те, у кого нужной суммы не набиралось, уходили восвояси и спали с пустым желудком под мостами, на руинах городских укреплений, на внешних бульварах.

Папаша Гляди-в-Оба поздоровался с молодым оборванцем, державшимся в сторонке.

– Что, Жужу, натырил четыре монеты? В тепле ночь проведешь?

– Нет… – вздохнул парень. – Весь день разгружал ящики с фруктами на Центральном рынке, но заработал всего три пятьдесят. Придется проделать еще одну дырку в поясе.

– Не кисни, приятель, вот тебе два су, на лишние выпей за мое здоровье.

– Ну, Гляди-в-Оба, ты мой спаситель! Я верну!

Распрощавшись с оборванцем, старый нищий направил стопы к улице Бризмиш. Там, в подвале здания, предназначенного на слом, он обустроил себе жилище. Укрывшись от ветра под навесом подъезда, зажег огарок свечи, переступил порог и услышал какой-то шорох.

– Неужто гости у меня? Этого еще не хватало! Кого там принесла нелегкая?

Папаша Гляди-в-Оба сделал несколько нерешительных шагов по полу, заваленному мусором и объедками… и замер: кто-то сзади схватил его за воротник куртки, а между лопатками он почувствовал давление чего-то острого и твердого.

– Вечер добрый, Гляди-в-Оба, я в точности за тобой. Не вертись, дружище. Ты ведь уже слепой, будет обидно, наверное, сделаться еще и немым.

– Не по адресу вы вломились. Я ж гол как сокол, что с меня взять?

– Сейчас разрыдаюсь от жалости. – Голос неопределенного тембра, лишенный интонаций, звучал прямо над ухом нищего. – Берегись, Гляди-в-Оба, ты меня не знаешь, но мне-то о тебе много чего известно. Я за тобой наблюдаю, глаз с тебя не спускаю. Помнишь, что было десятого января? В тот день ты обчистил кружку для подаяний в церкви Святого Евстахия. И скажу тебе, небогоугодное это дело зариться на поповские денежки, очень это некрасиво, постыдился бы! Впрочем, отпускаю тебе грехи, сын мой, ибо Господь велел прощать. Так вот, вечером того же дня ты ошивался на улице Пьера Леско. Мне нужно знать, не заметил ли ты кого-нибудь, выходившего из дома Филомены Лакарель.

– Нет, – выдохнул старик.

– Обманывать нехорошо, Гляди-в-Оба. Ложью сыт не будешь. А если я чуть надавлю на клинок, так и вовсе навсегда голодным останешься.

– Э-э… ну там много всякого народу ходило-выходило. В тот самый вечер, о котором вы толкуете, к примеру, видал я какого-то типчика, по уши закутанного в плащ, да еще в капюшоне, так что физиономии не разглядеть было. Так этот типчик как раз из дома Филомены вышел с двумя корзинками. А потом, через пару дней, одна толстуха от нее выскочила да так дунула – только пятки сверкали.

– Толстуха? Как ее зовут?

– Без понятия. Она приятельница Филомены.

– Знаешь, где она живет?

– Не-а. Но они иногда вместе ходят перекусить да пропустить стаканчик в кабачок «Морай» на улице Тюрбиго.

– Очень мило с твоей стороны, папаша Гляди-в-Оба, поделиться со мной такими важными сведениями. А теперь слушай меня внимательно. Вероятно, тебя захотят допросить флики, и вот что ты им скажешь – запомни хорошенько, это в твоих интересах, если хочешь и дальше дышать прекрасным воздухом столицы…

Ему на ухо прошептали инструкции, потом неожиданно давление острого между лопатками исчезло. Папаша Гляди-в-Оба скосил глаза, не решаясь пошевелиться, и увидел в дверном проеме пару коричневых башмаков, которые вышли из здания и быстро зашагали к улице Ломбардцев. Старик перевел дыхание – до этого ему казалось, будто в горле застрял огромный ледяной камень. Кровь гулко пульсировала в висках. Вокруг было пусто и тихо. Он еще раз заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть. Зажег потухший свечной огарок, тщательно осмотрел коридор – не затаился ли кто еще? – спустился по винтовой лестнице в подвал и так же тщательно обследовал все помещение. Лишь после этого он тяжело опустился на ворох тряпок в углу, служивший ему постелью. Теперь можно подумать о простом и понятном: чем он утром будет завтракать, к примеру. Но сперва надо опустошить литровую бутыль винца…

Леонард и Петронилла Липпманн покинули родные Эльзас и Лотарингию после войны 1870 года, потому что в отличие от многих своих земляков не считали возможным покориться власти кайзера. В Париже на бульваре Сен-Жермен они открыли пивной ресторан «На берегах Рейна»[68], его завсегдатаями стали бывшие члены различных литературных кружков – «Гидропаты», «Шершавые», «Декаденты» – и среди них Жан Мореас, Лоран Тайяд, Муне-Сюлли[69]. Вскоре ресторан стал излюбленным местом встреч литераторов, в том числе весьма известных – например, сюда часто захаживал Верлен. Художники, критики, журналисты тоже не обходили стороной симпатичное заведение с отделанным красным деревом фасадом, перед которым стояла бронзовая статуя Дидро, и с удовольствием усаживались в комфортабельные кресла за столиками в уютном зале. Что до случайных посетителей, опрометчиво ступивших «На берега Рейна» выпить кружку пива, долго они тут не задерживались – их обращали в бегство остроты и подколки со стороны современной культурной и интеллектуальной элиты.