В мышеловке - Дик Фрэнсис

Неплохо, решил я. Парень не слишком умен, и Джику будет нетрудно избавиться от него.

Я послонялся по залу с невинным видом и, не заметив никакой опасности, потихоньку побрел на стоянку.

После раскаленного воздуха Алис-Спрингса вечер казался даже прохладным. Я открыл машину, залез на заднее сиденье, снял шляпу, с которой мне так повезло, и стал ждать Джика.

Их не было часа два. Я замерз, изнервничался и уже начал ругать их на чем свет стоит.

— Прости, Тодд! — воскликнула Сара, открывая дверцу и падая на переднее сиденье.

— Пришлось изрядно потрудиться, чтобы отделаться от сопляка, — пожаловался Джик, усаживаясь рядом со мной. — Как ты тут?

— Холодный, голодный и злой.

— Тогда все в порядке. Он прицепился, как пиявка, — парень из Художественного центра, — бодро начал он.

— Да, я видел его.

— Мы заскочили в «Виктория-Ройял», намереваясь сразу же выйти через боковую служебную дверь и снова поймать такси. Смотрим, а он уже идет за нами через парадный вход. Тогда мы поднялись в бар, а он слонялся в холле, разглядывая книжные киоски.

— Мы решили, что лучше не показывать ему, — продолжала Сара, — что мы его заметили. Мы не скрываясь вышли на улицу, поймали такси и поехали в «Ноти Найти» — единственное место в Мельбурне, где можно поесть, потанцевать и посмотреть варьете.

— Мест не было, — заговорил Джик, — и, чтобы занять столик, мне пришлось сунуть десятку. Разумеется, лучшего мы и не желали. Темные уголки, да еще фокусы с разноцветным освещением. Мы заказали выпивку, сразу же оплатили заказ, а потом поднялись и вышли…

— В последний раз мы его видели, когда он еще стоял в очереди возле входа. Мы вышли через пожарный выход мимо гардероба. И по пути забрали свои сумки.

— Думаю, он не догадается, что мы умышленно удирали от него, — заявил Джик. — Там сегодня Бог знает что творится!

— Чудесно.

С помощью Джика я переоделся, превратившись в завсегдатая скачек. Джик подвез нас к «Хилтону», поставил машину на стоянке отеля, и мы вошли в вестибюль так, словно никуда и не уезжали.

На нас никто не обратил внимания. Накануне скачек здесь царило всеобщее возбуждение. Люди в вечерней одежде стекались сюда из танцевального зала и останавливались небольшими группами, чтобы поболтать, прежде чем разойтись по номерам. Сюда заходили выпить по последней. И все обсуждали шансы завтрашних заездов.

Джик взял ключи.

— Никаких новостей, — сказал он. — Сдается, о нас здесь и не вспоминали.

— Тодд, — обратилась ко мне Сара, — мы заказали еду в номер. Ты присоединишься?

Я согласился. Мы поднялись на лифте и прошли ко мне в номер. Все здорово устали и поужинали молча.

— Доброй ночи, — наконец сказал я, поднимаясь, чтобы уйти. — Благодарю за все!

— Завтра поблагодаришь, — ответила Сара. Ночь слава Богу прошла спокойно.

Утром мне удалось одной рукой кое-как побриться и умыться. Джик, не обращая внимания на мои протесты, поднялся в номер. Я открыл ему дверь в одних трусах.

— Боже милостивый! Есть ли на тебе хотя бы одно живое место?

— Тогда мне следовало бы приземлиться на физиономию. Помоги поправить повязки.

— Я боюсь до них дотронуться!

— Оставь, Джик. Раскрути фиксирующие бандажи. У меня под ними все свербит, и я уже забыл, как выглядит моя левая рука.

Ворча, он разбинтовал великолепное творение врачей больницы в Алис-Спрингсе. Наружная повязка, как оказалось, состояла из больших кусков полотна, скрепленных скобками. Они поддерживали левый локоть и фиксировали руку на груди. Под верхним слоем находилась целая система бинтов и какое-то сооружение из лейкопластыря — очевидно, стягивающие сломанные ребра. А под лопаткой — широкий бандаж.

На мне были еще три подобные повязки: две на левом бедре, а третья — пониже колена. Они были заклеены лейкопластырем, и мы не стали их трогать.

— То, что не видит пациент, не пугает его, — изрек Джик назидательно. — Еще что-нибудь?

— Отвяжи руку.

— Ты не выдержишь!

— Попробуй.

Он засмеялся, развязал несколько узлов и снял скобки. Я понемногу распрямил руку. Ничего особенного не случилось. Сначала боль взметнулась куда-то высоко, а потом неприятное ощущение стало слабеть и боль уменьшилась.

— Может не слишком хорошо кончиться, — высказал он свое предположение.

— Мои мускулы протестуют против постоянного пребывания в одном положении.

— Ладно. А теперь что?

Из бинтов и лоскутов мы сконструировали более простую повязку, которая поддерживала локоть, но уже не была так похожа на смирительную рубашку. При необходимости я мог пользоваться кистью и даже всей рукой. После нашей операции на столе осталась целая куча бинтов и скобок.

— Отличная работа! — заявил я.

Мы встретились в холле в половине одиннадцатого. Вокруг шумная атмосфера ожидания, говорливые группки, проводившие время в поднимании бесконечных тостов за победу своих любимцев. Возле входа в коктейль-бар администрация отеля устроила настоящий водопой из шампанского.

— Дармовая выпивка, — уважительно сказал Джик, взял стакан и подставил его под струю пенистой жидкости. — И неплохая к тому же, — добавил он, отведав напиток. — За искусство! — поднял он стакан. — Упокой, Господи, душу его!

— Жизнь коротка. Искусство вечно! — с пафосом заявил я.

— Мне не нравится твоя философия, — с беспокойством поглядела на меня Сара.

— Таково было любимое выражение Альфреда Маннинга. И не волнуйся, милая, он прожил восемьдесят с хвостиком!

— Будем надеяться, что и ты проживешь столько же, — пожелала она Джику.

На ней было кремовое платье с золотыми пуговицами — изящное, строгого покроя, явно сшитое на заказ. Она выглядела как офицер в парадной форме.

— Не забудьте, — предупредил я. — Если вам покажется, что вы увидели Уэксфорда или Грина, сделайте, чтобы и они вас заметили.

— Дай-ка я еще раз взгляну на их лица!

Я достал из кармана блокнот для зарисовок и снова передал его Саре, хотя она уже изучала наброски весь вчерашний день.

— Если они и вправду так выглядят, то я, может быть, узнаю их, — продолжала она. — Можно я возьму блокнот с собой?

Джик даже засмеялся.

— Нужно отдать Тодду должное. Он умеет уловить сходство. Конечно, никакого воображения. Он рисует только то, что видит. — Голос его был полон пренебрежения.

— Тодд, а ты не обижаешься на Джика за такую оценку твоей работы?

— Ну, я ведь прекрасно знаю, что он при этом думает, — усмехнулся я.