Хроника отложенного взрыва - Феликс Меркулов

Чем помогать, тоже понятно: оружием, специалистами. Ермаков стал прикидывать, как все получше обставить, кому поручить.

— И еще: надо что-то с Пашкой делать, — произнес Полуяхтов. — А то он армию угробит.

— Уже угробил.

— Что ты слышал про сорок пятый полк?

— Личная гвардия Паши. Специалисты высшей пробы.

— Насколько они опасны?

— В смысле? — Анатолий внимательно посмотрел на генерала. Тот ничего не ответил. — Как профессионалы опасны. Но ребята в принципе хорошие.

— Нет такой должности — «хороший парень». Они пойдут с Ткачевым до конца, если что?

— Да.

«К чему он клонит? — удивленно подумал Анатолий. — Пока Ткачев в силе, он не даст тронуть личную гвардию. А Ткачев сидит крепко. Он личный друг президента России, и вряд ли у службы безопасности, пусть и завербовавшей команду единомышленников, хватит силенок свалить министра».

— С кем ты сотрудничаешь в «Столичной молодежи»? — Полуяхтов сменил тему разговора.

— С Белугиным. С Тинкиным.

— Ясно. Но не пора ли наладить связи и с другими газетами? И не забывай про конспирацию.

— Обижаете, Иннокентий Тимофеевич.

— Может, и обижаю. Но, по-моему, уже каждая собака знает, что ты в «Столичную молодежь» бегаешь. Нехорошо это. Непрофессионально.

«Он еще мне выговаривать будет», — разозлился Ермаков. Он вдруг увидел, что тонкая шея Полуяхтова, выглядывавшая из расстегнутого ворота сорочки, похожа на ножку поганки. Захотелось рубануть по ней.

— Будет обидно, если слух о твоих связях с газетой просочится, — объяснил генерал. — Это может помешать твоему назначению.

— Какому назначению? — заинтересовался Ермаков.

— Через год-полтора уйдет на пенсию зам Брайчука. Ты знаешь, о ком я говорю?

Ермаков кивнул. Того зама звали Дедом. О том, что он вот-вот уйдет на пенсию, говорили давно. Но Дед уходить не хотел, хотя контрразведчики шутили, что он чистит пистолет, подаренный еще Дзержинским.

Выгнать Деда мешали две причины: его интриганский опыт и друзья-ученики, занимавшие влиятельные посты. Тем не менее не вечно же Деду служить. Правда, к его месту присматривались многие.

— Есть мнение, что ты прекрасно подходишь для этой должности, — сказал Полуяхтов.

Анатолий почувствовал расположение к нему, хотя и понимал, что «мнение» не более чем кость, показанная издалека. Слишком много претендентов на любое генеральское кресло.

Это только штатским кажется, что между полковником и генералом всего одна ступень. На самом деле это не ступень, а пропасть. Генералы — особая каста. Чтобы попасть в нее, мало служебного рвения, помноженного на талант. Нужны удача и связи.

Брайчук, конечно, поддержал бы назначение Ермакова замом. Но в этом вопросе от него зависело мало. Приказы о генеральских званиях, как и браки, утверждались на небесах.

«Что это обещание? — рассуждал Ермаков. — Пустой звук. Завтра о нем забудут. Тем более когда еще Дед уйдет на пенсию? Да он всех нас пересидит. Пустая затея. Даже не надейся, Анатолий. Тебя хотят купить как мальчишку. Хм… Контр-адмирал Ермаков… Звучит».

И вот теперь, спустя почти восемь лет после того разговора, контр-адмирал Анатолий Борисович Ермаков сидел в мягком кресле и перелистывал дела людей с оперативными псевдонимами Кузнец и Сторож.

Смутные времена, как и предсказывал Полуяхтов, закончились. Новые горизонты, которые открылись перед Анатолием, обещали сказочные перспективы.

Контр-адмирал Ермаков, заместитель начальника Управления по Центральному военному округу, чувствовал себя абсолютно счастливым.

«Пора звонить Полуяхтову», — подумал Анатолий и снял трубку телефона.

Смерть Вощевоза потрясла Гольцова и Михальского. Первым порывом Георгия было поехать в Сергиев Посад и проведать Ольгу. Но, подумав, он сдержался. Решил: «Вряд ли им про нее известно. Но если за нами наблюдают, то мы можем ее выдать. Так же как подставили Вощевоза». Чтобы предупредить Ольгу об опасности, надо выбрать момент и тщательно подготовиться.

Георгий ни на секунду не поверил версии о несчастном случае. Такие люди случайно не гибнут. И криминальные разборки вокруг рынка ни при чем. Из-за них просто срезают автоматной очередью или взрывают в автомобиле. Гольцов только теперь по-настоящему осознал, насколько подлы люди, стоящие за смертью Белугина, а теперь и Вощевоза. За семь лет они не растворились, а, скорее всего, даже нарастили силу. «Тем лучше и тем хуже, — думал Георгий. — Они действуют, — значит, их можно найти. Но драка будет кровавой. Эх, Саня, Саня. Прости нас».

За правду пришлось заплатить страшную цену, но теперь они точно знали, что на правильном пути.

Время бежало. Россияне гудели: братались, целовались, безудержно имели друг друга на скрипучих диванах, заражаясь венерическими болезнями, пыряя кухонными ножами и замерзая по пьянке в снегу. На это с тоской смотрели игрушечные Деды Морозы, прятавшиеся под наряженными елками.

Работа в стране замерла. Надо было затаиться и перетерпеть.

Это время Гольцов и выбрал, чтобы после массы предосторожностей съездить в Сергиев Посад. К Ольге.

— С прошедшими вас, — улыбнулся Георгий и протянул открывшей дверь женщине лилию.

— Спасибо. — Женщина не обрадовалась его появлению.

— Вам грозит опасность. — Георгий рассказал про Вощевоза. — Похоже, что мы и вас подвергли риску. Но постараемся, чтобы ничего не случилось. Яцек выделит вам охрану.

— Мне ничего не надо, — устало ответила Ольга. — Может, даже лучше, если они меня найдут.

У Гольцова сжалось сердце. Он видел, что женщина не рисовалась. Она действительно устала от жизни. Старая любовь не отпускала ее, вытягивая все душевные силы.

А Ольга вспомнила, как Дима с наивными и горящими, как у ребенка, глазами, рассказывал ей про очередное разоблачение.

Белугин чувствовал себя на вершине власти. Самой лучшей на свете, четвертой власти. Той, которая служит людям. Дмитрию казалось, что десятки людей, поставлявших ему информацию, и сотни тысяч читателей ждали тех газетных строчек, которые мог написать только он! Он видел, как преображались лица людей, когда они узнавали, что перед ними не просто молодой человек. А молодой человек из «Столичной молодежи». Что он может написать о них в газете. А что такое фамилия, промелькнувшая на полосе? Только вырезка в домашнем альбоме. И больше ничего. Это не слава, а иллюзия. Люди этого не понимали. Но Дима-то знал. Настоящая слава — это чудовище, которое надо кормить каждый день. Это миллионы голов с раскрытыми ртами, готовыми вырвать хлеб вместе с рукой. Они могут растерзать, а могут отвернуться. Приручить это чудовище невозможно. Но Дима верил в свою исключительность. Он выдрессирует это чудовище! А пока… сотни людей по крупицам собирали информацию, которой Дима кормит миллионы жадных глаз.