Романовы - Надин Брандес

– Насколько я помню, ты умолял меня сквозь слезы, – прощебетала мама.

– …самым романтичным образом, какой только возможен. И знаешь, что она сказала? – мы все знали эту часть истории и повернулись к маме за продолжением. Ее бледные щеки вспыхнули, и она виновато надула губы.

– Я сказала: «Очень хорошо. В любом случае, за кого же еще мне выходить замуж?».

– Да, ты так и ответила. Но все, что я услышал, было ясное «да».

Он поцеловал ее в губы.

– Тебе не за кого было выходить замуж, потому что всем остальным принцам ты отказала.

Нас прервал стук в дверь. Такой легкий, что мог послышаться, но все замерли. Авдеев никогда не стучал – он входил. Стук не повторился, но ручка медленно повернулась, и дверь осторожно открылась.

Сначала мы увидели нос, а потом каштановые волосы. Иван. При виде нас его веснушчатое лицо расплылось в широкой улыбке.

– Я слышал, у вас сегодня день рождения.

Мария порозовела, как гранат. Ее рука нащупала мою среди складок платьев, и я сжала ее пальцы. Иван не стал дожидаться приглашения. Он вошел в комнату, держа перед собой крошечный украшенный узорами шоколадный торт.

Мы ахнули. Торт. Настоящий торт!

Иван оглянулся назад в коридор. Затем вошел и поставил торт на стол. Он встретил взгляд Марии и сам слегка покраснел.

– С днем рождения, великая княжна Мария.

Другой рукой он передал корзину с едой от сестер. Вышел, слегка поклонившись, и мы в едином порыве изумления повернулись к Марии. Приоткрыв рот и округлив глаза, она медленно приблизилась к торту.

– Там записка, – прошептала она, поднимая с торта маленький обрывок бумаги. – «Пусть этот торт будет сладким, прекрасным и неожиданным… как и вы для меня».

Мое сердце растаяло вместе с тонкой глазурью, стекающей по торту. И я решила больше никогда не ругать ее за общение с этим юношей. Мы обняли ее, а затем разделили маленькое угощение. Я не знала, купил ли он торт, испек или подкупил кого-то, но на вкус сладость напоминала облака и мечты.

– Настя, отнеси эту корзинку Харитонову, – многозначительно сказал папа.

Я кивнула и подчинилась. Пока шла до маленькой кухни, успела обнаружить письмо от офицера Белой армии. Развернула и быстро пробежала по строчкам. Достаточно, чтобы получить представление о его содержании. В этот раз у нас не просили никакой информации.

В этом письме содержался план нашего побега.

Это был худший план спасения, который я когда-либо читала.

– Я могла бы спланировать побег и получше, – прошипела я папе.

– Даже Джой могла бы придумать план получше, – проворчал Алексей. Спаниель фыркнул, будто соглашаясь.

В письме говорилось, что нам следовало ждать сигнала ночью. Как только он – кто бы это ни был – придет, мы должны забаррикадировать дверь мебелью, а затем вылезти из единственного открытого окна, используя веревку. Которую еще предстоит сделать.

Я не представляла, как маме или Алексею хватит сил спуститься по самодельной веревке в темноте. А что насчет ночных дозорных, которые без устали охраняют наши окна? Что с охранниками, патрулирующими пространство между заборами? А те пулеметы на первом этаже, следящие за окрестностями, с тех пор как стало известно о приближении Белой армии?

– Мы рассказали им обо всех возможных опасностях, – сказал папа. – Этот офицер и его люди не хотят умирать. Они продумают все до мелочей. – Но уверенности в его голосе не чувствовалось.

В ту ночь мы все ждали, полностью одетые, устроившись так, чтобы нас не увидели в окна. Мы с сестрами связали простыни в веревку с множеством узлов, за которые можно было держаться. Напряжение, вызванное слабым планом спасения, приглушило радость Марии по поводу дня рождения.

Мы сидели близко друг к другу, и большую часть времени она перечитывала записку от Ивана.

– Мне нужно ему сказать. Я не могу сбежать без него. Не могу, Настя.

Я не знала, что ответить. Все происходило слишком стремительно.

– Скорее всего, нас спасут не сегодня. Еще слишком рано. Они подождут до завтрашнего вечера.

– Думаешь?

Нет. Я не могла читать мысли этого офицера. Не доверяла его планам. Все это слишком непредсказуемо. Целый день я потратила на то, чтобы израсходовать последние чернила Заша и заполнить пустую жестянку из-под масла четырьмя заклинаниями облегчения. Как только услышим сигнал, я наложу заклинание на колено Алексея, и мы убежим.

Но я пребывала в смятении. Матрешка оставалась наглухо запечатанной, и офицер Белой армии с каждой минутой терял мое уважение. В его плане почти не было деталей. Он подвергал наши жизни опасности.

И жизни большевиков, которых мы полюбили.

Я не могла найти способ предупредить Ивана, да и не думала, что это хорошая идея. Хотя как охранник, он мог бы помочь, если нас попытается задержать другой солдат. Логика требовала держать наших друзей подальше от происходящего. Но сердце побуждало меня к тому же, чего жаждала Мария, – предупредить Заша. Позвать его бежать вместе с нами.

Я сосредоточилась на голосе разума. Я буду скучать по Зашу. Если нам удастся сбежать, эта часть истории останется неоконченной, и мы никогда больше не увидимся. Но безопасность и выживание моей семьи были важнее.

Мы ждали. И ждали. И ждали.

Мария часами шептала, какой Иван милый. Заботливый. Внимательный. Я не могла не согласиться, но когда она, наконец, задремала, испытала облегчение. Папа и Алексей оставались самыми бдительными. Мама сидела с закрытыми глазами, но я знала, что она не спит.

Я вытащила матрешку из-под блузки. Уже столько раз на нее смотрела, что не ожидала появления нового. Но теперь вокруг игрушки виднелось легкое свечение. Еще не шов, но определенно магия.

– Папа, – прошептала я, задыхаясь.

Он подошел, и я показала ему свечение.

– Заклинание почти готово, – улыбнулся он. – Это знак. Какое бы заклинание эта кукла ни выпустила, оно поможет, спасет нас. Уверен.

Я испытала огромное облегчение. Если эта попытка спасения провалится, у нас, по крайней мере, есть запасной план. Заклинание от великого мастера Дочкина.

Ночь не принесла ничего нового. Ни я, ни папа, ни Алексей не спали. Когда доставили завтрак, я с трудом проглотила ломтик сухого черного хлеба. От сестер пришла корзина с продуктами, но новой записки не нашлось. Я разрывалась между необходимостью лечь спать и желанием встряхнуться в залитом солнцем саду.

Нам пришлось развязать веревку и вернуть простыни в постели, чтобы солдаты ничего не заподозрили. Мои пальцы болели от распутывания узлов. Сегодня вечером, боюсь, придется опять их связывать.