Романовы - Надин Брандес

Наконец пришло время прогулки. Алексей и мама остались в доме. Ольга – с ними. Мария, с покрасневшими от бессонной ночи глазами, выскочила на солнечный свет и побежала прямо к Ивану. Я не винила ее за это. Она собиралась рассказать ему все, и я ничего не могла сделать, чтобы остановить ее.

Папа тоже понял, как она намерена поступить, еще вчера, после случая с тортом. И мы, вся семья, договорились не посвящать ее в мелкие детали. Она страдала в этом доме больше всех – дольше, чем все мы, дети, сидела взаперти без компании.

Прошлой ночью, как только стало ясно, что нас не спасут, я часами распутывала простыни и размышляла о Заше, позволяя зову сердца воевать с голосом рассудка. Я сознавала, что какая-то часть меня выискивает малейшее движение или взгляд, которые могут свидетельствовать о проявлении симпатии. Но истина в том, что я ничего о нем не знаю. Но хочу узнать. Поговорить с ним. Веской причины не делать этого не находилось.

Поэтому на прогулке в саду, пока Иван с Марией шептались в скрытом деревьями уголке у качелей, я подошла к Зашу. Авдеев сегодня к нам не присоединился, так что риск получить выговор был невелик. Солдаты бормотали что-то о его водочных запасах. Я слышала непрерывный звон стекла о стекло, сопровождаемый всплеском и кашлем. Папа говорил, что у выпивки всегда есть причина. Возможно, Авдеев все больше и больше потакает своим желаниям, потому что Белая армия приближается. Или, возможно, потому что мы начинаем ему нравиться, и он не уверен, что сможет справиться со своими обязанностями.

В глубине души мне было жаль его. Даже солдаты по очереди заходили к нему в кабинет и периодически помогали выполнять задачи, о которых он забывал.

Заш смотрел, как я иду через сад, пока я не остановилась перед ним.

– Я слышал, у вашей сестры был отличный день рождения.

Я широко улыбнулась, хотя солнце жгло мои и без того сухие глаза.

– Лучше, чем кто-либо из нас мог надеяться.

– Рад это слышать.

Он отвел глаза. Мы смотрели, как Иван и Мария кружат по саду. Под солнечным светом, с новой лентой на голове, она сияла. Я инстинктивно коснулась пальцами собственной головы с колючим ежиком растущих волос. В памяти всплыл последний разговор с Зашем.

– Вам идет, – сказал он.

У меня вырвался смешок.

– Идет? Облысение?

– Оно подчеркивает вашу силу, Настя. Вот что я имел в виду.

– О. – Каждый раз, когда он произносил мое имя, часть меня таяла.

Заш глубоко вздохнул.

– Чего вы хотите? Что я… мы… можем сделать для вас, чтобы вы стали… – он указал на Марию, восторженным солнечным лучиком идущую рядом с Иваном, – вот такой?

Первый мой порыв был – перевести беседу в шутку. Но если сегодня вечером мы уедем из Ипатьевского дома, я хочу говорить с Зашем без страха.

– Зачем вам это? – Я вскинула на него взгляд, с тревогой ожидая реакции.

Он смотрел открыто. Искренне. Не как суровый солдат. От этого каждое его слово, миновало рациональную мою часть и попадало прямо в сердце.

– Вы умеете находить радость в мелочах. Для разнообразия хотелось бы увидеть, как радость находит вас. Удивляет вас. Вы этого заслуживаете. – Его рука коснулась моей так удивительно легко. У меня перехватило дыхание, и я поймала себя на том, что борюсь с желанием придвинуться ближе и переплести свои пальцы с его.

Вместо этого я отступила назад. Если я позволю нашим ладоням сплестись – вряд ли смогу спуститься по веревке к спасению. Его нужно оставить позади. Даже мысль об этом обожгла мне горло и разрушила волшебство, расцветавшее между нами.

Он заметил перемену и тихо спросил:

– Что? Что случилось?

Мой голос прозвучал глухо:

– Я не могу… – Легкое покачивание головой. – Поговорим завтра, Заш.

Я отвернулась, по рукам пробежал озноб, несмотря на дневную жару.

Для нас двоих завтра не наступит.

– Мы не можем этого сделать. – Папа мерил шагами спальню, а связанные простыни безвольно свисали с наших с Марией колен. Мы собирались развязать все узлы. Снова.

Еще одна бессонная ночь. Хождения взад-вперед, мысли, постоянное напряжение, готовность броситься в бой или забаррикадировать дверь мебелью. Сигнала нет. Спасения нет.

Чем больше мы размышляли об этом плане, тем более безрассудным он казался. Даже если мы все благополучно спустимся по веревке со своими пожитками и утихомирим собак, как выберемся через крепкие ворота ограды? Как сюда попадет офицер Белой армии?

– Люди умрут, – заключил папа. – Вероятно, некоторые из местных солдат.

Мария судорожно вздохнула. Мое собственное сердце сжалось. Заш. Иван. Даже Авдеев. Я не желаю им ни ран, ни смерти. Мы месяцами общались с этими солдатами, хотя они стерегли нас в этой ссылке.

– Их жизни важнее, чем побег, – сказал папа. Вывод был окончательным. Мы все знали, что это правда. Я сердцем чувствовала, что скорее останусь в изгнании, чем стану причиной смерти солдат.

В то утро мама нацарапала ответ офицеру карандашом, так как у нас кончились чернила. Она отдала листок мне, нужно было вставить его в бутылку из-под сливок и отправить с монахинями. Она писала резко и серьезно:

Мы не хотим и не можем бежать. Нас можно увести только той же силой, что и привела нас из Тобольска. Мы не желаем причинять любые страдания коменданту или охранникам – которые были так добры к нам, – вследствие нашего побега. За нами слишком внимательно надзирают. Если вы планируете освободить нас, тогда, ради Бога, прежде всего, избегайте кровопролития.

Мы все его подписали.

Прогулка была омрачена. Никому не хватало сил улыбаться или веселиться. Иван поспешил навстречу Марии, и они отступили в небольшую рощицу за углом. По его напряженному шепоту я догадалась, что он интересуется спасательной операцией.

Мария разрыдалась, и он обнял ее. Проходя мимо них, я заметила, как он обхватил ее лицо руками и тихо сказал:

– Я не позволю тебе умереть здесь, Мария. Я вытащу тебя отсюда.

Она шмыгнула носом и кивнула.

Я поспешила дальше, ища глазами Заша. Желание мчаться к нему, как Мария бежала к Ивану, заставляло меня ускорять шаг, пока я наконец не увидела его. Он шагнул ко мне, и, словно заранее договорившись, мы отступили в тень у стены дома, ища уединения. С маской непреклонного большевика, презирающего нас, было покончено несколько дней назад.

Это были мы, Заш и Настя, узнавшие, что такое дружба. Я вдыхала его запах – смесь земли и дыма, свежего воздуха снаружи и затхлого, который впитался в одежду, когда Заш нес караул, внутри.

– Наступило завтра, – тихо сказал он. – Я вижу: что-то не так.