Особист - Владимир Поселягин

Мы только успели замаскировать позиции, как по дороге, виляя, на большой скорости проскочили две «полуторки», а за ними, стреляя на ходу, двигалось с два десятка тяжёлых немецких мотоциклов с колясками и пулемётами. Стреляли пулемётчики на двух передовых мотоциклах. За ними шло несколько бронетранспортёров, я семь насчитал, и шесть танков, дальше за пылью не видно, но танки лёгкие, всего одна «тройка» была. Как мы и договорились с Медведевым, тот первым открыл огонь, станковый пулемёт с поста его поддержал, но противотанковая пушка пока молчала, не выдавая свою позицию. Мои пулемётчики с ДП открыли огонь вместе с бойцами Медведева, такой у них приказ от меня был, так что плотность огня была серьезная, шесть ручных пулемётов и станковый «максим» с поста хорошо проредили мотоциклистов, несколько байков кувырком пошли. Два вспыхнули. Но некоторые из мотоциклистов успели залечь. Мои крупнокалиберные пулемёты молчали, я устроился у одного, именно он первым откроет огонь, что для остальных будет сигналом.

Тут хлопнула «сорокапятка», и один бронетранспортёр, как будто запнувшись, начал медленно дымить, пока не вспыхнул. Потом пушка зачастила выстрелами, немцы разъезжались, покидая дорогу и выстраиваясь на полях, чтобы атаковать нашу позицию. Вот тут можно и нам открыть огонь.

— Давай, — приказал я командиру расчёта, поправив свою каску, что сползла на лоб, фуражка в вещмешке осталась, и приложился к прицелу винтовки.

И почти синхронно три крупнокалиберных пулемёта открыли огонь по наземным целям. Командиры расчётов самостоятельно их выбирали, так что довольно быстро все бронетранспортёры или замерли, расстрелянные, или заполыхали, то же самое ждало и лёгкие танки. Среднюю «тройку» тоже остановили, совместно сбили обе гусеницы и заклинили башню. Сейчас бы добить снарядом «сорокапятки», но её уже накрыли. Однако немцев всё прибывало, и атаковать они не прекращали. Пулемёты мои стихли, расчёты, снимая их со станков, меняли позиции. Всё, как я и приказал, как ленты закончатся, менять позиции, иначе накроют. Стрелки пока держались и активно стреляли. Правда, куда? Уже плохо видно было, от горевшей вражеской техники стояла дымовая завеса, и немцы, пользуясь ею, перегруппировывали силы. Мы занимались тем же, меняя позиции. Тут засвистели и начали вокруг рваться мины. Работали явно ротные и батальонные калибры. Появились раненые, я приказал перевязать их и отправить с сопровождением в тыл. Пулемёты установили на новых местах и почти сразу открыли огонь, в дыму появились приближающиеся немецкие танки и цепи пехоты. Чем бой закончился, я не знаю. Рядом рванула очередная мина, моё тело бросило о стену частного дома… и темнота.

* * *

Очнулся я в сортировочном лагере для военнопленных. Врач, оказавшийся среди пленных, осмотрел меня и сообщил, что имеется контузия средней тяжести, лечится двумя неделями постельного режима и хорошим питанием. Хорошо ещё, только контузия, никаких ран, лишь синяки и ссадины. В лагере все вперемешку были, и простые бойцы, и командиры, но на то он и сортировочный, так что быстро стали распределять и уводить. Моих бойцов среди пленных не оказалось, я послал одного бойца, шустрого, из новобранцев, тот оббегал территорию, опрашивая, но никого не было. Меня осмотрел лагерный санитар, немец, и дал пять дней покоя отлежаться, так что я по большей части на нарах лежал, приходил в себя. На четвёртый день слышать стал лучше, хотя головой трясти всё же не стоило — отдавалось болью. Говорил я без заикания, шум в ушах постепенно стихал, в глазах перестало двоиться. Питание, конечно, так себе, жидкие супы, но хоть сухари давали, видимо с наших складов. Дня четыре давали, потом остался только пустой суп.

И вот на шестой день меня включили в очередную колонну пленных командиров, сорок три нас набралось, восемь со мной лежали на нарах, тоже отходили от контузий, остальные новички, их недавно привели. Кстати, в лагере нам приказали спороть петлицы и шевроны и сдать их, так что где какой командир, теперь было непонятно. Я думал, по дороге поведут, состояние, конечно, так себе, но куда лучше, чем было, на рывок можно попытаться уйти, однако повели к железнодорожной станции Кобрина, а нас в городе содержали, на территории того самого автохозяйства. Станцию, видимо, починили и уже активно использовали. Охраняли серьёзно, довели до состава, туда и обычных бойцов грузили, только в другие вагоны, а для командиров три было, их приводили, видимо, из разных мест содержания, и плотно набивали. Так, что не то что лежать, присесть было сложно. Хорошо ещё, я одним из первых залез и успел занять сидячее положение на нарах. Потом состав тронулся и повёз куда-то в сторону Польши. О побеге даже и думать не стоило, тут до параши-то дойти проблема. Везли больше двух суток, и то потому, что часто останавливались, высаживали часть военнопленных. Когда пришла наша очередь, в вагоне воняло, как в общественном туалете. Вдохнув воздух, я пробормотал:

— Море?

Когда нас выстроили в колонну, а на глаз тут было около полутора сотен командиров, и повели по городу — многие жители с интересом на нас глазели, — я рассмотрел то самое море, которое голубой гладью блестело вдали. Кто-то из командиров опознал город, и по колонне прошёл шёпот: это оказался немецкий Щецин. Нас вывели из города, провели около трёх километров и завели через открытые ворота на территорию лагеря. Причём мы оказались первыми тут, лагерь только-только был отстроен, специально для содержания пленных командиров, выделена охрана, и мы тут первые ласточки. Нас начали на медосмотр вызывать, устроили помывку, я форму постирал; в отличие от других командиров, фуражки у меня не было, да и шинели тоже, а вместо сапог, которые ещё в сортировочном лагере пропали, были боты без шнурков. Врач, что меня осмотрел, диагностировал контузию и освободил от работ на неделю. Кроме меня ещё два десятка командиров получили такое освобождение. О да, просто так сидеть никому не давали, работы всегда для пленных хватит. Говорили, раз мы партия крестьян и рабочих, то и работайте. А вообще, меня удивляло, что немцы заботятся о нас, ведь я прекрасно знал их отношение к военнопленным. Думаю, такое было только на первых порах, потом оскотинятся и будут творить жуткие вещи, пользуясь полной безнаказанностью. А пока я отлёживался и строил планы побега, расспрашивая других командиров, которых водили в город на работу.

Это недолго продолжалось, на четвёртый день пленные напали на конвой, перебили его и поразбежались. Условия содержания сразу изменились, двух пойманных беглецов расстреляли.

Лагерь пополнялся, понемногу доставляли пленных, набралось уже почти четыре сотни, впрочем, лагерь был рассчитан на восемьсот, как я услышал от охраны.

— Зря они на рывок пошли, да ещё разбегались, надо было группой в порт прорываться и угонять судно, — сказал я, когда мы стояли строем и наблюдали за расстрелом.

— Как будто это так просто, — возразил сосед справа, лётчик из бомбардировочного полка.

— Проблем не вижу. Я, например, на море вырос, знаю навигацию, могу суда водить. Да и с боевыми тоже справлюсь. Например, я срочную на подлодке начинал, на Северном флоте, потом меня на курсы командиров отправили, но почему-то не на флот попал, а к армейцам, на Западный фронт.