Казнить нельзя помиловать - Галия Мавлютова

— Зубы останутся здоровыми, — твердила мама, четко добиваясь своей цели.

Она вообще всегда добивается своей цели. Теперь после каждой еды мне приходится искать кран, чтобы избавиться от остатков еды. Зато все стоматологи меня обожают и показывают своим пациентам, когда я прихожу к ним за какой-нибудь справкой.

На сей раз я полоскал рот после инструктивных наставлений Ковалева, и мне казалось, что я до отвала наелся жуткой гадости.

По дороге домой я зашел в химчистку на Литейном. Пришлось долго упрашивать приемщицу постирать пальто, чтобы выветрился жуткий запах. Она понюхала шевиотовую ткань и заявила:

— Запах останется!

— Почему? Вы его постирайте, — взмолился я, с ужасом представив, что криминальный запах въестся в мое тело и, не дай бог, останется со мной на всю оставшуюся жизнь.

— Не успею, вы же хотите срочную чистку?

— Срочную, срочную, я подожду. Сделайте что-нибудь.

— Откуда у вас такой запах? — подозрительно прищурилась приемщица.

— Да вот, чистил дубленку бензином, а пальто висело рядом, — пробормотал я, изнывая от стыда.

Вообще-то стыдиться мне было нечего, но все равно я отвернулся от приемщицы. Лучше уж пойду в «Сладкий чай», съем что-нибудь сладкое. Я честно заработал!

И я поплелся за сладкой жизнью. Долго выбирал десерты, пирожные, пироги и всякие печеньица, чтобы скрасить ожидание и заесть неприятный осадок, оставшийся во мне от разговора с Ковалевым. Мне иногда помогает — столкнешься с чем-то мерзким и противным, долго не можешь отмыться от липкого ощущения, а сладким можно заесть все неприятные вещи. Даже Ковалева можно забыть, если поглотить разом все эти вкусности.

Я оглядел столик и зажмурился от удовольствия — неужели это все мое? Набив рот песочным печеньем, я мгновенно забыл про редкие белесые ресницы, про падение на пол, про жуткий запах, исходящий от воровского пальто.

Позже, получая пальто из химчистки от ехидно улыбающейся приемщицы, я вообще повеселел. Пальто, имеющее криминальное прошлое, почистили и напялили на него прозрачную пленку, от чего злополучное пальто выглядело совсем как новенькое.

Вернувшись домой, я долго принюхивался к нему, но никаких дурных запахов не обнаружил. Вычистив до сверкающего блеска ботинки сорок пятого размера, я принялся выбирать рубашку. Наконец, выбрал самую любимую, родители подарили мне ее на день рождения. Белая, благоухающая чудным запахом новизны, рубашка сверкала, обещая мне будущие приключения и подвиги. Галстук я выбрал «от тети Гали», естественно, французский, она привезла мне его в подарок из туристической поездки по Франции.

— Не дождусь, когда ты повзрослеешь, — сказала она, вернувшись из Парижа и протягивая блестящий пакет.

— Почему? — Я схватил пакет и положил на голову, изображая пьяного турка.

— Я состарюсь, пока ты вырастешь, — грустно сказала тетя Галя и сдернула пакет с моей головы.

С тех пор галстук лежал в шкафу, ожидая своего часа. И, кажется, долгожданный час настал! Тетя Галя не успела состариться.

Мама не вышла из комнаты, наверное, потому, что необходимость в проведении часа воспитательной беседы отпала сама собой. Мама упустила свой шанс. Я побрел на кухню, чтобы истребить холодные котлеты прямо из кастрюльки.

Комплекс Васисуалия Лоханкина оказался сильнее домашнего воспитания. Если бы мама увидела, каким образом я питаюсь в момент отторжения родственных связей, она бы упала в обморок. По крайней мере мне так кажется. Мама с ее пристрастием к ритуальным процессам обедов и ужинов — только в половине седьмого и не минутой позже, — мама с ее поклонением к сервировке и хорошим манерам… Нет, мой комплекс Васисуалия Лоханкина не для моей мамы!

Я доел последнюю котлету и, облизываясь, как наша собака Матильда, принялся счищать с кастрюльки вкуснейший жир. Объедение!

— Что ты делаешь? — Разгневанная мама вырвала кастрюльку из моих рук.

Она незаметно вошла в кухню и увидела моральное падение своего единственного сына. Проводив кастрюльку с вкуснотищей грустным взглядом, я молча и печально ретировался в свою комнату. Мне не хотелось вступать в полемику по поводу нарушений правил этикета. Я понимал, что нарушил какие-то правила, но человек обязан хоть раз в жизни что-нибудь нарушить.

Так говорил Стрельников!

Мне не хотелось думать о завтрашнем дне. Я боялся и один знал, что я трушу.

Я — трус! Я — трус! Я — трус! — твердил я себе, проклиная тот миг, когда подошел к Сергею Петровичу со своей сумасшедшей идеей.

Я — не трус, но я боюсь! — шутка получалась плоской, избитой, и от этого мне стало еще горше. Во рту от кастрюлькиного жира скопилась горечь, и мне пришлось подняться из теплой постели, чтобы почистить зубы.

Во сне мне приснилась Юля, она походила на русалку, черная и блестящая, с большим рыбьим хвостом. Она все била этим черным хвостом по воде, разбрызгивая ярко-голубую воду. Я смотрел на Юлю из удаляющегося ботика, твердо зная, что она — не русалка, Юля — черная акула, гринда, просто она притворяется и бьет хвостом, чтобы ее не разоблачили.

Утром я снова чистил зубы, разглядывая отражение в зеркале, и думал, что цветные сны — это признак легкого приступа шизофрении. До сих пор я никогда не видел цветных снов.

* * *

В новом «прикиде» я явился в отдел уголовного розыска. От меня за версту тащило отцовской туалетной водой. Вообще-то отец не пользуется парфюмерными запахами, но мама периодически дарит ему какую-нибудь воду, в этот раз она снабдила его чем-то пряным и острым. Мне лень было прочитать название воды, зато я обильно полил тело, подмышки и шею пряным ароматом, заодно попрыскав на Матильду. Матильда отпрянула от меня и громко залаяла. Мама выглянула из кухни, молча посмотрела на мои манипуляции и снова скрылась. Упустила свой шанс, не провела вовремя час воспитательной беседы, злорадно подумал я и снова нажал на спрей.

Поболтав пустым флаконом, я выдохнул из легких пряные ароматы и, не завтракая, сбежал по лестнице. Если бы я вошел в лифт, меня бы стошнило от удушья.

Стрельников долго разглядывал меня, потом со словами: «А поворотись-ка, сынку!» — крутанул меня раза три вокруг моей оси.

Я с удовольствием повертелся перед ним, сияя белизной воротничка, элегантным галстуком и тысячедолларовым пальто от Версаче, точнее, от вора в законе.

— Покатит!

Стрельников удовлетворился осмотром и принялся куда-то звонить. Телефон для Сергея Петровича, как источник получения энергии: наберет номер, поговорит, пощелкает кнопками аппарата и сразу взбадривается.

От телефонной связи можно, оказывается, получать жизненную энергию.

— Пока присядь, не мельтеши. Надо покумекать, обсудить детали.

Снимать пальто от Версаче, в подстрочном переводе от вора в законе, мне не хотелось. Хамоватая приемщица химчистки от души постаралась — от пальто не исходило никаких запахов. Прямо в нем я уселся за компьютер. У меня не было никакого желания погружаться в виртуальный мир, наоборот, мне хотелось испытывать волю, рисковать, куда-то бежать, действовать, короче, что-то делать.