И всё, что будет после… - Наталия Новаш

– Чесь!

– Пардон, шеф, сукины дети. И гикнули всё к чертям…

– Это верно.

– Запродали за бабки мировому капитализму! А уж потом на немецкие денежки – добили вконец большевички!

– Неважно Чесь, на чьи деньги делались революции! Делали их выходцы из России! Все, кто был недоволен!

– Вот-вот… Вот до чего довёл православный менталитет!

– И сама церковь, Чесь! Не трогали бы католиков и иудеев, да атеистов бы не боялись – не получили б пожар «мировой революции»!

– Уж какие страшные были революции в Англии да во Франции, да разве с родненькими «робеспьерами» сравнишь?

– Да Чесь, нам с политиками не повезло.

– Нам то что, шеф? Не повезло России! Ну, все у неё были, все: и учёные там разные – Менделеевы с Циолковскими, и писатели – Пушкин да Достоевский, да Рахманиновы, да Стравинские, а как править по-человечески в кои-то веки захотелось – варяги только и выручили один раз…

– А вот тут вы не правы, господа! – с самодовольством пробасил Борисович. – Совсем не правы!

Пепка выпучил на него глаза.

– Нам Иван Антонович рассказал: и Пушкин с Достоевским тоже отсюда родом, их корни здесь. Достоево – всем известно, а предок Александра Сергеевича, некий Симеон Пушка из Мозыря – как отправился служить в Московию, чтобы денег заработать, так там и остался. Даже род Толстых отсюда, и Циолковский имел польских предков. Многими великими разжилась Россия за наш счёт, многими… Да только вспоминать об этом не хочет. И мы почему-то стыдимся…

– Н-ну… к этому мы вернёмся…

– Это мы вам объясним, – встрял Пепка и сник под строгим взглядом шефа. – Если будете хорошо… себя… вести… Так, шеф?

– А часы у вас ёсть? – спросила цыганка.

– Пол-одиннадцатого, – посмотрел на свои учитель.

– Нешта няма алимпияды! Можа, по другой праграме?

– Да её по всем будут повторять, – сказал Жора.

– Как знать, как знать! – Пепка бросился переключать программы. – Ещё рано. По другой сейчас про Америку передача…

На экране появилась голубая заставка с чёрными буквами:

В СТРАНЕ КОНТРАСТОВ.

– Во-во! А па першай зараз – я праграму раницай слухала – «Па радной стране» коньчыцца, и адкрыццё будут павтарять. Пераключы…

Экран вдруг заревел. Строгая заставка сменилась решительным лицом комментатора во весь экран и страстными призывами к чему-то во всю громкость – выше границы воспринимаемости смысла текста.

– Звук потише! – закрыл ладонями свою бритую голову учитель.

Пепка уменьшил звук до неслышимости и вернулся на своё место молча доедать бутерброд, коих за время общего разговора тихой сапой успел наделать на всех и разложил посреди стола на вышитой льняной скатёрке.

– Можа, люди слухать хатели!?

– Они уже наслушались! – парировал упрёк Борисович. – И, думаю, насмотрелись! Наездились по родной стране…

– Д-да! Наездились, насмотрелись! – поддержал хозяин. – Столько за день контрастов! Эстония и Печоры, Псков и Вилейка!

– И усё гэта за адин день?

– А что эта у нас бутылка просто так стоит? – вспомнил Пепка. – Я и стаканы достал.

Откуда-то взялись стаканы. Хозяин молча налил всем из цыганкиной бутылки. Жора осторожно понюхал, взяв свой стакан, но так, чтобы никто не заметил. Его худшие предположения оправдались.

– Я не пью, – покачал головой учитель.

– С такой закуской, Барисавич! – уговорила цыганка. – Ты паéшь…

– Помидорчиком закусите, – посоветовал Пепка. – В Риге без очереди болгарские помидоры. И чесночку…

– Вы и впрямь объехали всю Прибалтику! – осмелел после самогонки Жора.

– Всю, всю! Чесь – свидетель. Да, знаете ли, немножко сперва заблудились… Машина у нас такая – зверь!

– Видел, – завистливо кивнул Жора.

– Так вот – зверь-машина! Машина, говорю, зверь… То за окном – улицы, московская публика, очереди кругом… Оглянуться не успел – сосны! Море, смотришь, синеет. Дюны, песок. Едем себе по Эстонии – двухэтажные особняки, газоны, цветы, клематисы всюду вьются – одним словом, Европа у вас тут. Вдруг – шах-бах! Выехали на плохую дорогу. Пьяный валяется. Колдобина на колдобине. Домишки кончились, а с двух сторон – не поля, а пастбища зеленеют. Правда, пастбища какие-то подозрительные – в сорняках все, а коров на пастбищах – нет как нет. Только что траву жевали – а тут, хоть бы одна! Границу, что ль, думаем, не заметили? И куда ж это нас занесло? Смотрим, за лесом – церковь сверкает: вся белоснежная, купола – золотые. А за церковью – монастырь, как игрушечка, ещё краше! Вот уж точно, и без олимпиады итальянскую краску нашли – всё голубое, розовое, на синих куполах звёзды золочёные, кресты золотые!.. Лес проехали. Брусчаткою протряслись – то ли город, то ли село, ни вывески, ни указателя. Дома деревянные покосились, на площади – лужа, снова пьяный валяется, куры, как у себя дома, ходят.

Я говорю, друг Пепка, не перепутали ли мы с тобой временные характеристики? Пространство вроде бы то… А, вот, времечко! Чёрт его разберет… Потом, смотрим, всё правильно – дом двухэтажный, оштукатуренный, на облупленной стенке вывеска: «Универмаг». В открытую дверь хоть бы кто зашёл, а со двора две очереди столпились. Одна, говорят, за французскими колготками, а вторая ещё ни за чем – хлеб скоро привезти должны.

И поняли мы, что из Эстонии в Россию свернули. Город, спрашиваем, как называется? Что-то вроде «пещер» услышали мы на ихнем говоре. Название подходящее. Поняли, переспросив, что Печоры. А в Белоруссию, говорят, – вон по той гравийке, откуда автолавка с хлебом вывернула и пыль столбом… Очередь зашевелилась, а мы – по местам и назад в Эстонию – на асфальт. В Риге продуктиками подзапаслись, и сюда уже – через Паневежис, по магистрали. Знаем мы российские гравийки…

– Что хлеба купили, добра, – кивнула цыганка. – У нас с хлебам, як у Расии.

– Мы и с вами поделиться можем. Есть у нас там, Чесь, в багажнике?

– Дякуй! В Михали па ауторакам авталаука приезжае, нам усим по две буханки у руки дають. А вам – не, не прадали б… Отдыхающие, неяк, прасили, с возера. Где там… Не ведаю, куды яны за хлебом ездють…

– А что ж так? – посочувствовал иностранец.

– А каб хлебом, кажуть, скот не кармили… Дык чым жа яго, халера, кармить?

– А туристам-то почему нельзя?

Цыганка пожала плечами.

– Скажите пожалуйста! Какие пошли туристы! Государственным хлебом в палатках, тайно, скотину кормят! И кого они? Бычков или, может, кабанчика?

Цыганка вылупила глаза.

– Чесь хочет сказать – отчего туристам-то не продают? – выручил иностранец и вышел из-за стола.