Самый далекий берег - Александр Бушков

«Спросить у него? – подумал Кирьянов. – Нет, нетянет как-то, хотя и отношения вроде наладились…»

Удобный случай представился даже быстрее, чем он рассчитывал– в каминную вошла давешняя блондиночка, при виде которой Шибко потерял интереско всему окружающему, вскочил и направился навстречу. Тогда Кирьянов спокойновстал, обошел стол, миновал Жакенбаева и Трофима, по своему обыкновениюдружески общавшихся немыми улыбками, Каца с его брюнеточкой, Мухомора,травившего Раечке весьма похабный анекдот. Опустился на стул рядом сМитрофанычем – пожилой оружейник по своему обыкновению восседал в полномодиночестве, с задумчивым и философским видом глядя куда-то в неведомыепространства. На его кителе поблескивала золотом какая-то медаль на широкойсиней ленточке с золотыми же листьями неизвестного древа – как это поройслучается, обитающее в неведомых высях начальство, удостоив непосредственныхвиновников торжества орденских звезд, пролило золотой медальный дождь и на всехостальных, пусть даже косвенным образом причастных к эпохальному событию. И этонам знакомо, мой славный Арата…

– Хвалю, орденоносец, – сказал Митрофаныч. –Рад тебя видеть. Мы уж тут, прости за откровенность, думали, что вам всемкирдык, такое было общее настроение… А вы вот вывернулись, не посрамили, сталобыть… Хвалю. Вмажем?

– Митрофаныч, – негромко сказал Кирьянов. –Ты, часом, не в курсе, что это там за брошенные домики внизу, в распадке? Тамеще два напрочь сожженных бэтээра стоят, скелеты валяются, и никто их неубирает…

Он легонечко отшатнулся от неожиданности – доброе иблагодушное лицо оружейника, пожилая румяная физиономия Деда Мороза на мигстала неузнаваемо жесткой, замкнутой и злой, глаза укололи ледяным холодом. Ноэто тут же прошло, и собеседник стал прежним.

– Во-от оно что, – совсем тихо проговорилМитрофаныч. – Как это тебя туда занесло? Ведь занесло как-то, определенносвоими глазами видел… И как ты туда вообще прошел, черт-те сколько лет былонапрочь запечатано… Внутри был?

Кирьянов молча кивнул.

– И телефон звонит? – совсем шепотом спросилМитрофаныч, приблизив к нему лицо.

Кирьянов кивнул.

– Столько лет, а ничего не меняется…

– Что там было, Митрофаныч?

– Аквариум с окунями! – фыркнул тот. – Чтотам могло быть… Ранешняя «точка», само собой. – Он придвинулся вплотную: –Ты, главное, не болтай, никогда не стоит болтать, какие бы реформы ни веяли…Видел, стало быть, оба бэтээра? Ну-ну… Вот так они и жили – спали врозь и детибыли… – Он улыбался, но глаза оставались холодными, цепкими и старыми,очень старыми. – Это все Никитка, болван лысый, мразь кукурузная,ничтожество, пидер… Он и Жорка два брата-акробата: хрен да лопата… –Оружейник шептал так, что Кирьянов чуть ли не прижимался ухом к его губам: – Xозяинв свое время не подпускал к Структуре ни Никитку, ни Жорку – оба, есликопнуть поглубже, были дрянь людишки, палачи тупорылые, зато власти хотелииметь полные пригоршни… На Структуре у Хозяина другие сидели, поумнее иделовитее. Ну, понимаешь, кое-что эти все же пронюхали, оба-двое. А когдаХозяин умер… а то и не сам умер, давно слухи ходят, что помогли… одним словом,когда Хозяина не стало, эти два придурка решили, будто они теперь кумовьякоролю и свояки Галактике, наследнички хреновы… И послали своих волков в теместа, про которые пронюхали. Только ничего путного из этого не вышло. Я ж тебеуже говорил как-то – Мильштейн был мужик крепкий, теперь таких не делают. Онитам держались, пока могли, потом врубили самоликвидацию, всем документам иаппаратуре настал каюк. Мало того, Мильштейн успел дозвониться куда надо,сыграть общую тревогу. Лаврентия Палыча они тоже живым не взяли, а те, коговзяли, молчали, как жопа в гостях, тоже не пальцем деланы – Паша Судоплатов,Деканоз, Амаяк Бешеный… Одна-единственная группа и проскочила на э т у сторону.Что осталось, ты сам видел. Ту коробку, что со сквозной дырой, я сам поджег из«чертовой плювалки», а вторую напополам развалил «кладенцом» Вадик Чурилов… Ну,а с зольдатиками Жоркиными было и вовсе просто. Ребята встали к окнам, чесанулииз табельного… Из здешнего табельного. Хозяин был большого ума человек, как нипосмеивались над этим втихаря, а коли приказал носить табельное, носили. И незря, оказалось. Короче говоря, ни хрена не обломилось Никитке с Жоркой. Когоубили сгоряча, уже не воскресить, кого взяли, молчит как рыба, под дурачкакосит… И ушла Структура у них меж пальцев, как песок… – Он поднялуказательный палец, касаясь лица Кирьянова. – И легла, родимая, на дно,как субмарина. Она ж спрятанная всю жизнь, что в старые времена, что внынешние. Сидит себе где-то неприметный человечек – и командует. Не швейцаром,конечно, сидит и не младшим писарем, так тоже нельзя, что уж до абсурдадоводить секретность, смекаешь? Швейцар, младший писарь или там заведующийпарикмахерской в своих действиях стеснены все же в силу профессии. В общем,сидят людишки не высоко и не низко, в самую плепорцию… И притихли они все, какмыши под веником, и Структура лежала себе благополучно на дне, пока не сожралипонимающие люди Никитку с Жоркой. – Он протянул руку, схватил фужер ивыплеснул содержимое в рот, как воду. – А тот сучий бэтээр, верно тебеговорю, я оформил с первого выстрела, «чертова плювалка» – штука страшная, еслиумеешь с ней обходиться. Да и ребята у нас были, уж прости, не нынешнимчета – спецотбор, спецподготовка, не то что теперь, продавщиц понапихали,зэков со стажем, чурку этого, хрен знает откуда приблудившегося… – Онприсмирел, вновь таращась в пространство. – Надо же, я и не думал, чтораспечатали в конце концов Старый Корпус, надо будет при случае сходитьпосмотреть. Как-никак я там восемнадцать лет оттрубил, что одна копеечка… Но тысмотри не болтай. Ни к чему… Не будешь?

Кирьянов кивнул. Он верил и не верил. Поверить до конца,касаемо всех деталей был не готов, но кто ее знает, Структуру… Следовалопризнать, что он делал первые шаги по галактическим тропкам. Кто знает, как всеобстояло на самом деле, и когда все началось…

Он мимолетно глянул на часы и убедился, что до закатаоставался час с четвертью. Огляделся. Никто не обращал на него внимания, всем ибез него было весело, разбились на пары и компании, пили, смеялись,перебрасывались старыми шутками…

А посему Кирьянов встал и, двигаясь вполне непринужденно,покинул каминную и направился к выходу.

В коридоре ему попался молчаливый ящероподобный особист –как обычно, тот медленно полз по потолку, как обычно, завидев Кирьянова,приостановился и скрипнул:

– Честь имею приветствовать, товарищ обер-поручик.

Опять-таки как обычно, Кирьянов косо глянул на него,промолчал и пошел себе дальше. Так уж повелось, он с этой традицией помаленькусвыкся: особисту на его вполне вежливое приветствие никогда не отвечали,откровенно игнорировали, не говоря уж о том, чтобы наладить хоть какое-тообщение, – а он никогда не обижался и ничего более не говорил, уползая попотолку или стене с самым равнодушным видом (если только можно употреблятьтакие определения применительно к метровой ящерице, чья рожа во всякий миглишена и тени эмоций).