Самый далекий берег - Александр Бушков

Особых иллюзий он, спускаясь к озеру, не питал – терпениередко числится в списке тех достоинств, которыми обязаны обладатьочаровательные и балованные девицы. Учитывая, что их группа отсутствовала напланете трое суток, с иллюзиями следовало заранее распрощаться. Не было угенеральской дочки других хлопот, кроме как терпеливо дожидаться ухажера,подобно героине рыцарского романа…

Словом, он заранее настраивал себя на спокойное, обдуманноеразочарование. И, издали заметив в беседке женский силуэт, вмиг выкинул изголовы эти безрадостные мысли, прибавил шагу, временами оскальзываясь насыроватой земле, потому что в голове еще бродил хмель.

Влетел в беседку, прямо-таки задевая белоснежными крыльямиза края дверного проема, за потемневшие от времени доски – Тая подняласьнавстречу с широкой лавочки, тянувшейся по всему периметру немудреного дощатогостроения. Ее личико было таким славным, а глаза такими радостными, что белоснежныекрылья за спиной шелестели, разрастались, грозя поднять в небо…

– Пришли? – радостно выговорил Кирьянов, прекрасносознавая, что улыбка у него не просто широченная, но еще и глупая.

– Ага, – сказала Тая. – Я ж обещала?По-моему, мы всерьез свидание назначали? Я каждый вечер исправно приходила,только тебя не было.

– Нас посылали…

– Ты знаешь, я догадывалась, – фыркнуладевушка. – Я ведь каждый раз поднималась наверх – и у вас в жиломкорпусе ни одно окно не горело. А обычно все горят, я ведь присмотрелась уже кпоселку, начала соображать… Бог ты мой! – вскинула она брови в чуточкунаигранном изумлении. – Это у тебя что? Никак, регалия?

И легонько коснулась указательным пальцем разлапистой звездына левой стороне кителя.

– Она самая, – сказал Кирьянов. – Кажется,чего-то удостоен, награжден и назван молодцом…

– Чего-то? У отца такой нет, у него висит штук пять, нопоменьше и не таких… авторитетных. Честное слово. Вы что, мимоходом Галактикуспасли?

– Ты знаешь, оказалось, мы неплохо поработали, –сказал Кирьянов с откровенно мальчишеским хвастовством. – Нас дажеуверяют, что мы совершили нечто эпохальное, и я этому верю…

– Расскажи.

Он мгновенно сбился с высокого штиля, пожал плечами:

– Ты знаешь, оказалось… В общем, что бы это ни былоэпохальное, но выглядело оно настолько скучно и буднично, что даже рассказыватьне тянет. Правда…

– Серьезно?

– Ага, – сказал Кирьянов, садясь рядом с ней наширокую и чистую деревянную скамейку, ничуть не прохладную. – Насзабросили в какое-то иное пространство, куда никто прежде не забирался, но тамне было ни огнедышащих драконов, ни смерчей на полнеба… Просто что-то мерцаловокруг, глупый туман, вот и все…

– Я сразу поняла, что натура ты лирическая, –улыбнулась Тая. – Ну очень романтично описал. Просто счастье, что тебя небыло с Колумбом. Представляю, как бы ты потом рассказывал: «Плыли мы это поморю, потом на берег высадились, а там деревья растут и птички порхают…»

– Что делать, – сказал Кирьянов, откинувшись надеревянную спинку в приливе блаженной, легкой усталости, перетекавшей в полноедовольство жизнью. – У меня просто не было времени выдумать для тебякакую-нибудь красивую историю с галактическими вихрями, злобными монстрами иломящимися через все преграды сверкающими звездолетами. Но я попытаюсь,обязательно.

– Не надо, – серьезно сказала Тая. – Хватит,наслушалась… Я очень рада тебя видеть, это прекрасно, что ты вернулся… Ты недумай, что я такая уж дура. И потом, каждый генерал был когда-то офицером, ягенеральская дочка не так уж давно, года два… Насмотрелась. Появляется бравыйофицер, пригожий и лихой, начинает нравиться, даже тянет глупостей наделать – апотом пропадает куда-то, и когда сдуру спросишь в лоб, все начинают глазаотводить, в пол смотреть с таким видом, что все ясно делается. И ничего уже невернешь, вот что скверно. Я так рада, серьезно…

Она опустила голову, глаза были ясными и умными, а во всейпозе сквозила такая беспомощность, что у Кирьянова сердце защемило совсем даже позабыто– черт знает сколько лет назад обнаружил, что влюбляться разучился,повзрослевши, утилитарного цинизма преисполнившись…

И он попросту взял ее за руку, сжал узкую теплую ладонь,снова во власти самых откровенных желаний, но еще и нешуточной нежности, каквстарь, в былые времена, оказалось, вовсе не ушедшие безвозвратно.

Тая медленно подняла голову, встретила его взгляд, чутьрастерянно улыбнулась, и от этой улыбки спасения абсолютно не было, он понимал,что погиб. Вот именно здесь, над этим озером, на скучной пустой планете взял ипогиб.

– Видимо, это все-таки судьба, – тихо сказалаТая. – Не зря же я за тебя беспокоилась и места себе не находила, случайнотакого не бывает… Нет, подожди.

Она гибко высвободилась, встала, нагнулась, выдернула из-подскамейки клетчатый плед и решительно встряхнула, разворачивая, так что он, словноволшебный ковер, устелил всю беседку, совершенно закрыв старые некрашеныедоски, мягкий и пушистый. Сбросила туфельки, прошла на середину, опустилась наколени и, уронив обнаженные руки, сказала:

– Иди сюда, что мы будем друг перед другом старомоднуюкомедию разыгрывать, обоим же хочется…

…Скучной и унылой эту планету отныне язык не поворачивалсяназвать, ей следовало срочно подыскать какое-то другое определение, но бравыйобер-поручик Кирьянов был пока еще решительно неспособен к трезвымразмышлениям. В голове царила сладкая, восхитительная пустота, когда он, нималоне озаботясь неумолимым бегом времени и ночной порой, сидел в беседке всчастливом одиночестве и смотрел на озеро с застывшей на лице бессмысленнойулыбкой довольного жизнью человека.

Беседка по природе своей краснеть была не в состоянии, а воту него до сих пор приятно горели уши, когда вспоминалось все, что было емупозволено, все изощренные фантазии и откровенные забавы при отсутствии и тениханжества. Говоря проще, он был вымотан и опустошен, но горд собой – все былоискренним и неподдельным, опровергавшим расхожие штампы о беспутныхгенеральских дочках и донжуанах в погонах. Настолько искренним и неподдельным,что ему было чуть жутковато.

Плохо только, что подобную лирическую нирвану ухитряютсябесповоротно опошлить не только на Земле, но и под другими звездами…

Совсем неподалеку, в стороне Старого Корпуса, соглушительным по причине тишины и безлюдья звоном разлеталось что-тостеклянное, вмазавшись со всего разгону во что-то твердое. А вслед за темпослышалось нечто среднее между кличем пещерного человека и уханьемуэллсовского марсианина, каким оно представлялось читателям классики.

«Мать вашу, и сюда добрались», – подумал Кирьянов безособенной злости, потому что любил сейчас весь мир, включая молчаливогоползучего особиста. Взглянув на часы, он присвистнул, виновато хмыкнул и вышелиз беседки. Возле Старого Корпуса притихли, но, проходя мимо, он увидел наступеньках здания с вывеской две темные фигуры. Судя по ярко-алым огонькамсигарет, это были не призраки.