Огненные письмена - Маркус Сэйки

В тот момент Шеннон рассталась с Джоном Смитом, села на самолет и успела спасти Купера.

Женщины в его жизни были удивительные.

«Когда боги по-настоящему хотят кого-то наказать, они дают ему в избытке добра».

– Я предполагала, что вы не безразличны друг другу, – продолжила Шеннон. – Но только после того, как Натали появилась у меня в номере, я поняла, что она все еще любит тебя.

Он помедлил с ответом.

– Не уверен, что так оно и есть.

– Так оно и есть, – сказала она таким же голосом, каким могла бы сообщить ему, что идет снег.

– Я тебя не обманывал. Наши отношения с ней прекратились с разводом. Но я думаю, после всего случившегося ее чувства ко мне изменились. Она решила, что мы, может быть, способны на еще одну попытку.

– А ты?

– Я… она мать моих детей. Я всегда буду ее любить.

– Я уже сказала: я понимаю. – Шеннон отхлебнула виски. – Я взрослая женщина, Купер. Не какая-то влюбленная девчонка.

Ну вот… Она назвала его Купером.

– Шеннон, я…

– Наверняка тебе пришлось делать трудный выбор.

Ему очень хотелось согласиться с ней, но он неплохо знал женщин и понимал: это далеко не лучшая идея. Он каким-то образом удержался и не кивнул.

– Но я тебе вот что скажу. Ты не играй с ней. Она хорошая женщина.

Шеннон перевела дыхание, еще раз отхлебнула виски и спросила:

– Хочешь выпить?

Он посмотрел на нее, чувствуя, как рвется его сердце. Все произошло по инерции, он обрел какую-то неровную скорость, которая, казалось, никак не подчинялась ему и имела направление в стену. Он знал, что может предотвратить удар. Ему нужно было всего лишь твердо и четко сказать, что он выбрал Шеннон, что он всегда будет любить Натали и не сожалеет о прошлой ночи, но та ночь была прощальной. И ему нужна только Шеннон. Точка.

Шли секунды. На телевизоре картинка сменилась: вместо президента Рамирес появилось море марширующих людей.

– Видишь? – спросила Шеннон, с трудом контролируя голос.

Открыла шкафчик, достала стакан, плеснула в него бурбон. Бутылка в ее руке лишь чуть подрагивала.

– Они повторяют один и тот же эпизод, но я почему-то никак не могу его выключить.

– Шеннон…

– Держи. – Она пододвинула к нему стакан, стукнула по нему своим. – За Новых Сыновей Свободы. Крутые сукины дети – нужно отдать им должное. Звук.

Купер хотел было возразить, но сдержался, увидев ее выражение.

«Есть только один способ покончить с этим: принять решение сейчас и выполнить его».

Бог ему в помощь, но решимость оставила его. Чувствуя легкое головокружение, он взял стакан и разом выпил половину.

Телевизор прореагировал на команду Шеннон, голос пиратского комментатора включился с середины предложения: «…шайка босяков приблизительно в восьми километрах от линии ограждения Ролинса».

Съемки проводились с высоты птичьего полета, но все равно кадр целиком был заполнен людьми – живой ковер крошечных фигурок, идущих по пустыне Вайоминга.

Купер узнал голос: Патриция Ариэль, директор Эпштейна по связям с общественностью, – который зачитал предупреждение, извещавшее наступавших, что их сюда не приглашали и НЗО будет защищаться. На некоторое время в рядах виджилантов возникло замешательство, но потом раздались крики – лозунг Новых Сыновей Свободы: «Мы положим этому конец! Мы положим…»

«Ай, молодца, – продолжил комментатор. – Очень броско. Может быть, на следующей неделе они придумают что-нибудь новенькое. А, так у них еще и автомобильные гудки!

Ну, если ничего страшнее нет, то и гудки подойдут. Ну, ребята, погодите. Погодите…»

Через мгновение трансляция прервалась. Купер знал, что электромагнитный импульс вывел из строя электронику. Он прочел подробности бойни по пути в аэропорт.

Когда трансляция возобновилась, стало ясно, что теперь показывают запись событий, происходивших час или два спустя. Одна из ближайших новостных групп сумела запустить новый дрон с камерой. Она показывала теперь развороченный ландшафт, покореженные и перевернутые пикапы, землю, изрытую воронками и усеянную трупами.

«Опаньки! Ну, вы знаете, как говорят, – продолжил комментатор, – пировали – веселились, подсчитали – прослезились. Примите мое сочувствие, ребята, вот и закончилась атака глупой бригады…»[21]

«И что толку? – подумал Купер. – Теперь, мой самоуверенный друг, ты видишь армию, которая разбивает базовый лагерь».

– Звук выключить, – скомандовала Шеннон и покачала головой. – Не могу понять, почему Эпштейн приостановил удары. Новости сообщают приблизительно о тысяче убитых, еще тысячи две ранены или бежали. Неплохо, пожалуй. Но вирус протей уничтожил в пятьдесят раз больше. Какой смысл в милосердии в такой момент?

Романтический разговор явно был отложен до лучших времен. Купер подумал, не возобновить ли его, но не знал, что можно добавить. Пусть лучше все остынет.

– Дело не в милосердии. У него просто кончились боеприпасы, – сказал он.

– Ты так думаешь?

– Правительство не позволяло НЗО иметь оборонительное оружие. Эрик потихоньку прикупил кое-что на черном рынке, но рисковать не мог и больше покупать не стал. Это не мои рассуждения – я просто знаю. Я же работал в ДАР, ты еще помнишь?

– Ты никогда не даешь мне забыть о своей работе.

«Не возникай. У нее есть все основания злиться на тебя».

– В любом случае Новые Сыновья его не беспокоят. Сколько бы их ни набралось, дальше Кольца Воглера они не пройдут. Его создали, чтобы защитить НЗО от сельских жителей с вилами. А вот меня больше заботит Смит.

Раньше, когда они смотрели последствия побоища, внимание Шеннон раздваивалось. Она делала хорошую мину при плохой игре, но Купер прекрасно видел, что за этой миной ничего нет. Теперь все мысли об их романтическом будущем рассеялись.

– Расскажи.

– Он нас обошел с Эйбом Каузеном.

– Плохо.

– И становится все хуже.

Он поведал ей обо всем, что случилось после их расставания. Шеннон внимательно слушала, задавала острые вопросы. Это пространство было для них безопасным: анализ ситуации, поиск оптимального ответа. Все то, чем они и занимались прежде, – не нежностями. К тому времени, когда он дошел до событий в лаборатории Эйба, она допила виски и налила себе еще. А когда он закончил рассказывать о своем посещении Сорена, и его стакан опустел. Она с инстинктивной непринужденностью подвинула ему бутылку.