Роддом или Неотложное состояние. Кадры 48-61 - Татьяна Соломатина

Иван Петрович взял круглую сумму — проект был уже готов, а хороший проект совсем не дёшев, — и, преспокойно насвистывая какую-то дурацкую мелодию, — отправился к гаражам. На работу он ходил пешком — благо жил в десяти минутах ходьбы от больницы.

Открыл гараж, вывел машину. Вышел, чтобы закрыть гараж… И тут на него набросились четверо, с бейсбольными битами. И жестоко избивали в течение четверти часа. Он пытался сопротивляться, но что может один, пусть даже сильный и молодой мужчина, против четырёх отморозков с бейсбольными битами. Денег не взяли. Оставили на умирающем теле, истекающем кровью.

Первой забеспокоилась жена. Иван Петрович обещал ей позвонить, как доберётся до участка. Обычно на это уходило минут сорок. Ну, час… Ну полтора со всеми пробками. Он не звонил. Она набрала номер — абонент временно недоступен. Она взяла маленькую дочурку и направилась к гаражам. Про себя размышляя, что если Ванька опять с кем-то зацепился языком почесать (был за ним такой грех), а то и водки с пивом в гараже с кем-то выпить — то она его убьёт.

Двигатель работал. Муж лежал в луже собственной крови. Как она не потеряла сознания? Как умудрилась схватить дочь, закрыв ей глаза, как добежала до больницы — вместо того, чтобы звонить в полицию и Скорую — она не помнила. Как смогла оставить мужа там, одного, — тоже не понимала. Наверное, мозг выдал не самый плохой алгоритм действия в подобной ситуации. Уже через полчаса Иван Петрович был в операционной. Кто-то сунул ей его барсетку с круглой суммой денег.

Пустовойтов был изломан весь. Ни единой целой кости не осталось. Ни единого органа без ушиба. Открытая черепно-мозговая травма. Отбитые почки. Селезёнку удалили. Печень и кишечник — полная ревизия с эвисцерацией. Частичная резекция. Удалённый жёлчный. Ушибы и компрессионные переломы позвоночника. Хорошо, без истинной спинальной травмы.

Мобилизовали всех и вся. Татьяна Георгиевна лично привлекла лучших нейрохирургов и офтальмологов.

Жена и сестра его почернели. Матери — не сообщили. Мать Ивана Петровича выкарабкивалась из тяжёлого инсульта и вряд ли известие о том, что случилось с сыном, поспособствовало бы дальнейшей реабилитации. Отец — постарел лет на двадцать. Его отец, любимец дам, студенток и пациенток — резко сдал. Обрушился. Сдулся. Его не пускали в операционную к сыну — и он так и сидел в предбаннике, уставившись в одну точку.

Отец Ивана Петровича был бессменным заведующим отделением гастрохирургии и чуть не пожизненным областным хирургом. Это был моложавый, яркий, бодрый, красивый мужчина. Совсем не похожий на кучу тряпья, сидящую сейчас в предбаннике операционной. Безмолвно и не шевелясь вот уже восьмой час. Столько оперировали сына. И это была только первая серия оперативных вмешательств. Возникший затем ряд осложнений ещё не раз уложил Ивана Петровича под нож. Что пережила его семья — не описать. Может быть им «повезло» — у них на руках была ещё и тяжело больная мать, перед которой они вынуждены были ломать комедию о том, что Ваня уехал в далёкую и долгую служебную командировку.

Однажды ночью, в реанимации — эту ночь с ним сидела сестра, — было очередное критическое… к чёрту корректность! — терминальное состояние, с подозрением на панкреонекроз, — она схватила его за загипсованные плечи и сквозь все интубационные трубки, сквозь все неотложные реанимационные мероприятия, яростно кричала:

— Только сдохни! Только посмей сдохнуть! Ты только сдохни, падла! Ты попробуй, сдохни! Я тебе устрою!

И, наверное, докричалась. Так по крайней мере считал заведующий реанимацией и интенсивной терапии главного корпуса, старый Ванин друг. Потому что после этого концерта Иван Петрович пошёл на поправку. Правда, как-то ночью, видимо находясь под действием не самых лёгких анестетиков, он пытался её придушить, шипя:

— Думала, я сдохну?! Хрен тебе!

Собственно, мир вряд ли знал более любящих друг друга брата и сестру. Иногда любовь и нежность становятся ненавистью и яростью. Когда опасаются утраты себя.

Тем временем, разумеется, шло следствие. Не шатко и не валко. Автомобиль работал — соответственно работал и видеорегистратор. Но ничего особенного он не зарегистрировал. Люди в балаклавах избивали битами беззащитного. Интеллигентный следователь въедливо собирал информацию. В первую очередь — о недоброжелателях Ивана Петровича Пустовойтова. Таковых очевидно не было. Ванька был всеобщим любимцем. Он никогда никому не отказывал. Был одинаково хорош как с богатыми так и с бедными. Он любил людей и люди отвечали ему взаимностью. Вроде бы, показался один момент — следовательвыяснил много чего такого, о чём бы сам Ванька никогда не рассказал жене. Про медсестёр. И даже про интерниц. Зацепка? Как посмотреть. Неотъемлемая вредность тяжёлой хирургической работы. Стресс — адреналин — разрядка. Иван Петрович и сам никогда не придавал никакого значения этим пересыпам. В одном ряду с рыбалкой и мужскими базарами у костра. В нём удивительным — для иных, — образом уживались любовь к жене и прыжки в капусту. Есть такой фасон мужиков — для них налево скакнуть, что на охоте в кусты помочиться. Домой они это не тащат. Но могли быть ревнивые мужья. Но — нет. Все «корреспондентки» были незамужние. А женщина не способна на такую ненависть. Жене сообщить — это да. Но чтобы так, заказать убиение битами?! Не женский почерк. Да и все опрошенные одноразовые пассии относились к подобному сексу примерно так же, как и сам Иван Петрович. Хирургическая работа откладывает свой воистину мужской отпечаток и на трепетных — как задумано изначально, — фемин. Хотя, кто там знает, как оно изначально. Взять хотя бы Лилит[19] — неудавшуюся Еву. У боженьки тоже иногда не получается. Если судить, глядя на то, что повсеместно происходит на Планете — не получается достаточно часто.

«Бабская ревнивая» версия отпала.

Тогда следователь обратил своё пристальное внимание на доцента кафедры урологии Игоря Васильевича Рачковского. Ведь именно его Иван Петрович Пустовойтов обошёл, когда заведующего отделением урологии выбирали голосованием[20]. Этот вполне мог затаить, ибо был жаден и подл. Но… трусоват. И потом, исходя из психологического портрета Игоря Васильевича, вряд ли бы барсетка с деньгами осталась валяться на полубездыханном теле Ивана Петровича.

Тогда следователь переориентировался в направлении пациентов. Виноват доктор или не виноват — но если исход неблагоприятный, родня может затаить. И заказать. Работа врачей ничуть не безопасней работы ментов… пардон, полицейских. Равно как спецназовцев и прочих профессий, где человек в мундире (чем белый халат не мундир?) вынужден принимать сложные и неоднозначные решения. И не всегда может спасти.