Магниты - Наталья Способина

ко мне, — едва слышно сказала Маша и, схватив его за руку, сильно сжала. Пальцы ее были ледяными.

Роман высвободил руку и поспешно стащил с себя куртку и кроссовки. Маша торопливо потянула его в комнату. Роман хотел спросить, не будут ли против ее родители, но потом решил, что она все-таки знает, что делает. В конце концов, они могут не закрывать дверь. В последнем случае Маша, правда, вряд ли его обнимет так, как ему хотелось бы… Мысль о Машиных объятиях превратилась в навязчивую идею.

На пороге комнаты Роман на миг замер, вспомнив то, как сегодня он заходил к Ляльке, и последовавший за этим муторный, выматывающий разговор, закончившийся тем, что ему в лицо прилетела подушка. У Маши тоже есть повод огреть его хоть подушкой, хоть стопкой книг. Вот только жутко хотелось, чтобы она все поняла правильно.

Маша закрыла дверь за его спиной и прижалась к ней так, будто с той стороны должен был начать ломиться монстр, а она готовилась его не пустить. Роман потер шею и глубоко вздохнул.

— Послушай…

Маша громко всхлипнула и зажала себе рот ладонью.

— Маша, — Роман метнулся к ней и схватил ее за плечи, но Маша тут же вывернулась и, отбежав к столу, замерла, стоя спиной к Роману.

Чертов Волков! Почему он не оставил Роману шанс рассказать все самому?!

— У меня проблема, — вдруг произнесла Маша и сжала спинку стула.

— Что случилось? — на автомате спросил Роман, пытаясь осознать, как эта фраза коррелирует с Лялькиным поцелуем.

— На тесте две полоски, — срывающимся голосом произнесла Маша, и Роман завис, пытаясь понять, что это значит.

В голову пришел тест по «Межкультурной коммуникации», но почему он оценивается в полосках, Роман не понял. Потом он подумал об аптечных тестах. В его английской школе как-то проводили экспресс-тестирование на какую-то болячку, связанную с горлом. Но это-то здесь при чем? В итоге решил, что угадать все равно не сможет, и, подойдя к Маше, осторожно сжал ее плечи.

— Что это значит? — спросил он, готовясь утешать и успокаивать и понимая, что мечта о Машиных утешающих объятиях так и останется сегодня мечтой.

— Ты издеваешься? — убито спросила Маша и стиснула спинку стула так, что у нее побелели пальцы.

— Нет, прости. Я просто не понимаю. Ты можешь объяснить? Пожалуйста.

— Две полоски на тесте означают беременность.

Сперва Роман отметил, что Маша говорит тем же тоном, каким обычно с ним общается Ирина Петровна, — будто заранее считает его идиотом. И только потом до него дошел смысл сказанного.

— Но откуда? — вырвалось у него, пока мозг пытался сделать вид, что этой фразы не было. Не было, черт! Ни­когда!

— Что значит «откуда»? — Маша медленно повернулась и подняла на него взгляд, и Роман невольно отступил на шаг.

Маша смотрела так, как, наверное, все первые месяцы его учебы в универе. Не как на пустое место, нет, а как на человека, который не заслуживает внимания. Совсем.

— Я не то хотел сказать, — торопливо добавил Роман, в то время как в голове стучали слова Маши, сказанные вечность назад: «На всех средствах защиты гарантия…» Кажется, тогда они говорили о Волкове. А может, о Юле. Роман, хоть убей, не помнил. Он даже о поцелуе Ляльки уже не мог вспомнить. Да и о романе отца с Яной. Все вдруг стало таким мелким и незначительным на фоне случившейся катастрофы.

— Уходи, Ром, — очень спокойно сказала Маша и пошла к двери.

— Маша…

— Рома, я не хочу тебя сейчас видеть. Мне нужно время.

Маша открыла дверь и указала на полутемный коридор. В гостиной бубнил телевизор. Кажется, там шло какое-то ток-шоу. Во всяком случае, говорили на повышенных тонах.

Роман вышел в коридор, чувствуя себя немного оглушенным. Дошел до прихожей, даже взял с вешалки куртку, а потом замер. С какой это стати он уходит? Да, Маша не хочет его видеть, но это же не выход из ситуации. В конце концов, она не может решать этот вопрос одна. Он ведь не пустое место. Какого черта!

Роман повесил куртку на место и, развернувшись к Маше, взял ее за локоть.

— Пойдем обратно.

— Уходи, — прошипела она, пытаясь отцепить его пальцы от своей руки.

— Уйду, как только мы поговорим, — прошептал ей в ухо Роман. Ирина Петровна до сих пор была на кухне, и Роман боялся, что ей взбредет в голову выйти в коридор. — Маша, я понимаю, что ты не хочешь меня видеть, но потерпи пять минут. Хорошо?

На самом деле он не понимал, почему Маша не хочет его видеть. И с этим тоже нужно было срочно разбираться.

Не слушая ответа, Роман силой дотащил Машу до ее комнаты. Впервые в жизни он пользовался своим физическим преимуществом по отношению к кому-либо. Да не просто к кому-либо, а к Маше, которую любил до дрожи, с которой пылинки готов был сдувать. Но моральных сил на уговоры не осталось. Их уже ни на что не осталось.

Оказавшись в комнате, Роман тут же выпустил Машин локоть и встал у двери так же, как сама Маша десять минут назад. Наступила неловкая тишина. Маша смотрела в пол, потирая локоть в том месте, где Роман его сжимал.

— Прости, если сделал больно, — прошептал он.

Маша не отреагировала, все еще продолжая тереть кожу, будто желая стереть его прикосновение.

Роман рвано выдохнул и решительно произнес:

— Я понимаю, что ты сейчас расстроена.

Маша нервно рассмеялась и вскинула на него взгляд:

— А ты, я вижу, нет?

— Я… удивлен. Но сейчас речь не об этом. Ты говорила родителям?

— Нет, — Маша судорожно всхлипнула, и Роман, шагнув вперед, ее обнял. Боялся, что она оттолкнет, но Маша обхватила его за шею и горько разревелась. — Я не знаю, что делать. Я не знаю, как сказать маме. Она меня предупреждала, что ты уедешь, что тебе это не нужно и… Уезжай уже давай. Понял?

Маша зарыдала еще сильнее. Роман, зажмурившись, гладил ее по распущенным волосам, целовал в макушку, шептал какие-то успокаивающие глупости, краем сознания удивляясь тому, что Маша так зациклилась на его отъезде, который он даже не планировал. Сам же думал о том, что прохождение практики — теперь совершенно бессмысленное занятие, что нужно выяснить, как можно взять академ или перевестись на заочное, а еще думал, что он ни черта не умеет делать и понятия не имеет, чем зарабатывать на жизнь. Хотелось просто уснуть и проснуться в завтрашнем дне. И чтобы все как-то само собой разрешилось. Вот только надеяться было не на кого.

— Тебе правда лучше уйти, — прошептала Маша, чуть успокоившись.

— Глупости, — отозвался Роман. — Куда я от тебя уйду?

— Это из-за ребенка, да? Так бы ушел?

— Маша, я бы никуда не ушел в любом случае, — Роман взял ее за плечи и, отстранившись, заглянул в ее глаза.

Она была такой потерянной и заплаканной, что у него сердце сжалось. Он по-прежнему понятия не имел, как так получилось и что теперь делать, но главным сейчас было успокоить Машу.

— Я не знаю, как сказать маме, — прошептала она.

— Мы скажем вместе, — отозвался Роман, и Маша вновь к нему прижалась. — Теперь нужно, наверное, к врачу, да?

Маша замерла и, кажется, перестала дышать. Роман тоже замер, гадая, что он не так опять сказал.

— Ну, нужно же убедиться, что всё в порядке, да? — пояснил он.

Маша медленно выдохнула и, ткнувшись носом ему в шею, пробормотала:

— Я думала, ты про аборт.

— Про аборт? — удивился Роман.

Мысль об аборте даже не приходила ему в голову. Наверное, потому, что его родители ведь тоже могли от него избавиться, но не стали. И он теперь стоит тут, чтобы повторить ошибку отца. В голову лезли сплошь какие-то глупости. И венчала все это мысль о том, что Ирина Петровна поступила однажды иначе.

— Маша, — Роман выпустил Машу из объятий и, отступив на шаг, взял ее руки в свои, — ты хочешь сделать аборт?

— А ты будешь отговаривать?

— Это не ответ, — напряженно